Николай Свечин - Дело Варнавинского маньяка

Козьмодемьянск — уютный городок с почти десятитысячным населением, тихий и благополучный. Однако на время сплавной лихорадки он превращается в огромный шумный балаган. Крупнейшая в России лесная биржа собирает здесь на несколько недель десятки тысяч бурлаков и множество торговых людей. На берегу Волги выстраиваются длинной шеренгой деревянные сараи. Перед каждым на длинном шесте вывешен значок съемщика, а под ним толпятся пришедшие за расчетом адуи. Расчет производится днем и ночью. Круглосуточно чалятся плоты и беляны, возле уреза воды идет приемка леса. Завершив сплав и получив деньги, бурлаки первым делом направляются в кабак. Их можно понять: полмесяца они, как проклятые, мотались на скользком плоту, не раз макались в ледяную воду, ели всухомятку и часто рисковали жизнью, и все это ради 12–14 рублей заработка… Отметив окончание сплава, повеселевшие мужики начинают собираться домой. Тут из года в год повторяется одна и та же картина. Дело в том, что ветлужские пароходы не имеют в Кудемьянске (так называют этот город адуи) собственной пристани и потому скитаются по чужим. Никогда нельзя заранее узнать, где именно такой пароход станет принимать пассажиров. Поэтому толпы бурлаков носятся по берегу с одной пристани на другую, стараясь угадать нужное им место.

В прошлом году, пробираясь в первый раз в Варнавин, Лыков уже хлебнул всех прелестей ветлужского судоходства. Слабое и незначительное, оно не привлекает поэтому того внимания «водяных» властей, которое выпадает судоходству волжскому. Как следствие, и порядки здесь царят изумительные. Расписания нет, причальных устройств нет, тарифов устойчивых и тех не существует. Наплевательское отношение к пассажиру возведено в принцип. На Волге за такое давно бы лишили патента, а тут все сходит с рук. От устья Ветлуги до Варнавина четыреста верст, и на таком расстоянии всего три пристани! Пароходы, конечно, принимают пассажиров и с лодок, но по капризу капитана; а могут и мимо проплыть. Материальная часть судов изношена донельзя, и потому часты поломки и многочасовые из-за них остановки. Это все оттого, что плавание по реке возможно лишь полтора месяца в году, и судовладельцам не хочется ради такой короткой навигации делать улучшения. С начала июня посудины переводятся на Волгу, где служат исключительно для перевозки грузов. Избалованные волжские пассажиры не станут садиться на те грязные, тесные, изношенные суда, которыми вынуждены довольствоваться жители Поветлужья.

Все это Алексей уже знал по прошлогодней поездке, но сейчас его ожидало новое приключение — плавание вместе с бурлаками. Выбирать не приходилось — он желал быстрее прибыть на место. Поэтому, взяв извозчика, сыщик загрузил в пролетку чемодан с корзиной и велел отыскать ближайший ветлужский пароход. Они объехали четыре пристани: Самолетскую, Меркуриевскую, Кашинскую и Волжскую [21] То есть пароходного общества «По Волге». — и нигде не находили нужного судна. Наконец им подсказали, что на Любимовской пристани утром ожидают прибытия парохода «Боян» купца Овчинникова. Поехали туда. Действительно, у причала обнаружили облезлую посудину с низкой трубой и затянутым тряпкой окном в лоцманской будке. На берег вместо полагающейся сходни с перилами была брошена обычная доска. Перед этим чудищем, невзирая на ночное время, толпились пьяные бурлаки. Они галдели, матерились и требовали пустить их на борт. Возле доски стоял краснорожий, с сизым носом, помощник капитана и кричал, сложив ладони рупором:

— Осади! Брать начнем в половине седьмого утра! А сейчас пошли все на хрен, мы идем на приемку дров!

Обрадованный Алексей расплатился с извозчиком, схватил багаж и решительно поднялся на борт. Команда приняла это как должное. Глядя на храбреца, еще несколько человек из чистой публики взошли на корабль. После этого доску убрали, и «Боян» зачалился возле каких-то складов, даже не помышляя грузиться дровами.

Коллежский асессор занял единственную на судне одноместную каюту первого класса, но обжиться в ней не успел. Пришел капитан со слезящимися глазами и еще более сизым носом. Он извинился и попросил перейти в соседнюю двухместную каюту, освободив эту для дамы. Лыков, разумеется, согласился. Тот час же появилась и сама дама, представившаяся титулярной советницей Самопальщиковой, женой варнавинского акцизного инспектора. Довольно молодая и очень разговорчивая, она тут же пригласила нового знакомца посетить их дом на Костромской улице. Приняв приглашение, Лыков потащил вещи в соседнюю каюту. Его попутчиком оказался высокий худощавый господин лет тридцати пяти, с эспаньолкой на симпатичном, но болезненном лице. Согнувшись в три погибели, он сыпал по всем углам порошок персидской ромашки из большого кулька. Алексей поздоровался и вынул точно такой же кулек. Мужчины дружно рассмеялись.

— Позвольте представиться: варнавинский земский статистик Панибратов Амилий Петрович. Сердечно рад знакомству!

Смех у статистика тоже оказался приятным.

— И я рад. Лыков Алексей Николаевич, коллежский асессор. Служу в Петербурге по эм-вэ-дэ.

— По эм-вэ-дэ? — заинтересовался Панибратов. — И по какой именно части? Сатрапствуете потихоньку, хе-хе?

— Ну, что вы. Помощником столоначальника в департаменте общих дел. Бумажки с места на место перекладываю.

Он имел правило не называть незнакомым людям без нужды истинный род своих занятий.

— Лыков, Лыков… Не вы ли новый владелец Нефедьевки?

— Я, но только не владелец, а опекун. Владельцами станут наши с Варварой Александровной сыновья, когда, даст Бог, вырастут.

— Да, да, опекун, конечно, опекун, — замахал руками Амилий Петрович. — Извините великодушно, вечно я все путаю. В имение пробираетесь?

— Истинно так.

— Изменение судеб Нефедьевки занимало наш маленький городок целую зиму. Вы станете популярны в Варнавине! Такая богатая усадьба, лес великолепный — и все много лет разорялось. Вы нашли замечательного управляющего! Ян Францевич образцово ведет хозяйство, он честнейший человек.

— Благодарю; я того же мнения. Но давайте доделаем дело…

— Да, да, конечно, доделаем, — опять замахал руками статистик. Видимо, характер у него был покладистый, но рассеянный.

Вдвоем они соорудили на пороге целый крепостной вал из персидской ромашки. Как только бурлаки подымутся на борт, все помещения судна будут мгновенно заполнены «легкой кавалерией» — вшами. Адуи носят их на себе в невероятном количестве.

Закончив строительство оборонительных рубежей, попутчики отправились в буфет. Там заправлял лысый человек в засаленном фраке и грязной гаврилке [22] Гаврилка — пристяжная манишка. . Таким же грязным было все вокруг: скатерти на трех столах, салфетки, приборы, стойка…