Николай Свечин - Дело Варнавинского маньяка

— О, боже! — ахнул Панибратов. — Опять дура Самопальщикова скандализирует! В прошлом году было то же самое. А когда адуи огрызнулись, она в крик! Волостной писарь Сажин за нее вступился, так ему все зубы повыбили! Вот поверьте, сейчас на помощь позовет. Дура, ах дура…

И точно: послышались грубые мужские голоса, ругань, а потом истеричный крик:

— Помогите! Команда, капитан, на помощь!

Лыков встревожился и подошел к двери.

— Ах, Алексей Николаевич, ради бога, не вмешивайтесь! Ведь их там пятьсот человек, и все пьяные! Дурака бьют, а умный не суйся. Пусть сама выкручивается!

Лыков хотел послушаться очевидно правильного совета, но крик перешел уже в дикий визг; послышались и шлепки. Алексей повернул ключ в замке и выскочил в коридор. Титулярная советница, прижатая к стенке, верещала; полуоторваный вуаль лоскутом свисал с ее шляпки. Два сильно хмельных бурлака со зверскими рожами засучивали рукава. Издали на них испуганно косились помощник капитана и матрос, не решаясь вмешаться.

— Это что такое! — рявкнул Лыков и энергичным толчком выбил обоих хулиганов на палубу. Самопальщикова воспользовалась этим и быстро скрылась в своей каюте, запершись изнутри.

— А ты ешшо хто? И чево пихаешься? — удивился белобрысый адуй.

Второй, что повыше ростом, не медля ни минуты, крикнул через плечо:

— Робя! Наших бьют! А ну вали все сюды!

На этот призыв с кормы тут же прибежала толпа таких же пьяных бурлаков. Мигом они обступили сыщика со всех сторон. Положение его становилось угрожающим. Отбиться от такой своры было положительно невозможно, а до каюты ему добраться уже не дадут… Какой-то бородач с благоразумным лицом обратился к мужикам с успокоительной речью:

— Не трогайте его, ребяты, расступитесь! Дайте уйти человеку. Вам же потом боком выйдет: вместо штоб домой барыши везти, в кутузке все отберут!

Но возбужденная толпа не слушала его и угрожающе все теснее смыкалась вокруг Лыкова. Что делать? Эх, зря он не послушал доброго совета Амилия Петровича… Приходилось выдумывать какой-нибудь эффектный трюк в расчете на свою силу: публика любит подобные обороты.

Тем временем хулиганы, видя такую поддержку, совсем обнаглели. Белобрысый схватил Алексея за грудки так, что сюртук затрещал:

— Че, барска кость, спужался? А неча на адуев руку подымать. Кто на нас подраться хочет, припасай на гроб досок! Вот щас мы с тебя и спросим…

— Это ты, пентюх, с меня спросишь? — очень спокойно осведомился у хулигана Алексей. — Пупок развяжется. А вот я спрошу!

Он вдруг резко наклонился вбок и сцапал сразу обоих драчунов. Обратным хватом, в охапку, словно пару снопов. Затем распрямился, и адуи оказались висящими в его объятиях на воздухе вниз головами. Окружающие ахнули и тут же отступили на шаг. Бурлаки взвыли от боли, беспомощно мотая ногами в лаптях; из их карманов горохом посыпалась на палубу мелочь.

— Дай-ка место, — вполголоса скомандовал Лыков, и толпа послушно расступилась. Он подошел к самому борту, наклонил драчунов над водой, словно малых детей, и душевно осведомился:

— Помыться не желаете?

— Пусти… черт… дышать дай… — просипел белобрысый побелевшими губами.

— Пустить? Это можно. Сейчас руки разожму и отпущу. До Кудемьянска доплывете, а там по новой на пароход сядете. Годится? Дурни стоеросовые!

Люди вокруг наконец опомнились и загоготали:

— Ай да барин! Вот это ловко! Поднавяль им ешшо!

— Да это ж Васька с Фомкой, самый злой народ! За козла на псарне служат. Брось их на хрен в Ветлугу — утонут, так не велика потеря!

Алексей отступил от леера, еще раз тряхнул пленников. Из кармана долговязого выскочила последняя монета и покатилась по палубе.

— Ну, что, ребята, простить, что ли, дураков на первый раз?

— Извини их, добрый человек; оно все от водки! Отпусти с богом.

Коллежский асессор разжал хват. Бедолаги грохнулись об пол, как два мешка с овсом. Они лежали и жадно хватали воздух губами; Лыков изрядно помял им ребра.

— Кому еще мелочишку вытрясти?

Кольцо вокруг сыщика быстро-быстро рассыпалось, бурлаки торопливо начали расходиться.

— Чтоб тихо у меня! — благодушно сказал им в спины Алексей. — Не шути больше рубля!

И вернулся в каюту. В окно он видел, как Васька с Фомкой, охая и держась за бока, ползали по палубе и собирали выпавшую мелочь.

— Вы смелый человек, Алексей Николаевич, — уважительно пробормотал Панибратов. — Никогда не видел, чтобы такую массу пьяных удалось бы усмирить!

— Да, вы смелый и очень-очень сильный! — затараторила пролезшая к ним в каюту госпожа Самопальщикова. — Я вам так признательна! Весь город узнает о вашем отважном поведении!

— А вы, Мария Антоновна, тоже хороши! — накинулся на нее Амилий Петрович. — Мало вам показалось прошлого года? Из-за своей фанаберии чуть нас всех под монастырь не подвели. Бурлаков взялись воспитывать! Уж коли выпало ехать вместе с ними, так сидите в каюте и не высовывайтесь до самого Варнавина!

Завязалась перепалка, которую Лыкову с трудом удалось прекратить предложением выпить чаю. Закусив, сыщик отправился гулять по пароходу. После тряски над бортом все почтительно перед ним расступались. Ругань стихала, некоторые даже снимали шапки (таким Алексей вежливо отвечал тем же). На корме Лыков разговорился с бородачом, заступавшимся за него, — тот оказался съемщиком не из важных. Рассудительный и благоразумный, он глянулся сыщику. Звали бородача Евлампий Рафаилович Рукавицын. Больше часа они разговаривали о лесе, о приемах сплава, о нравах ветлугаев и прочем. Съемщик, коренной житель Варнавина, оказался очень сведущим человеком, и в конце беседы Алексей задал ему вопрос о маньяке.

— Есть такое дело, — сказал тот, глядя на темную ветлужскую воду. — Балуется кто-то. А кто — неведомо. Уже троих робят удавил, нехристь; одной-то, Фисе, я приходился кресненьким. Така девка была веселая, полоротая [23] Полоротая — громкоголосая (ветлужск.). . Стараемся теперь за малыми приглядывать…

— А полиция что?

— Полиция… Эх… Почитай, нету ее у нас. Исправник и городской пристав лесом торгуют, им служить неколи.

— Лесом торгуют? Вместо того чтобы убийц ловить?

— Точно так. Их и на месте-то никогда не бывает, все по своим делам ездют.

«Вот сволочи, — подумал Алексей. — У них детей душат, а они коммерцию завели; доберусь я до стервецов через министерство!»

— А у вас, простите, что к этому за интерес? — осторожно спросил Рукавицын.

— Я Лыков, новый опекун Нефедьевки. У меня жена с ребятами все лето тут будут жить.

— Вон чево… Новые хозяева, значит… Да. Управляющий у вас строг, но честен, мужиков не обманывает. Прижал он тут многих, которые возле вашего лесу наживались… За детишков, стало быть, опасаетесь?