Николай Свечин - Выстрел на Большой Морской

Удовлетворённый услышанным, Благово откланялся и вернулся к себе на Фонтанку. Доложил Плеве, что версию с великим князем можно исключить, и затем около часа просидел с Лыковым. Откомандированный из летучего отряда в его распоряжение, Алексей был очень этим доволен. Павел Афанасьевич подробно рассказал ему всё дело и поручил съездить в Москву к рогожцам. Подытожил так:

— В расследование первых двух версий тебе лучше не соваться. В этих высших сферах могут так тряхнуть, что очутишься помощником исправника в Минусинске. Что я тогда скажу твоей матушке? А в Первопрестольной — обычная уголовщина, да и «Священная дружина» уже прикрыта. Поговори с Арсением Ивановичем Морозовым, чтобы он выделил тебе на подмогу Горсткина. А я телеграфирую Козлову, что ты выполняешь высочайшее повеление — он сам поймёт, что от него требуется.

Горсткин был начальником секретной службы рогожцев, поставленным на эту должность ещё покойным Буффало; Козлов — московским обер-полицмейстером. Вдвоём эти люди знали о Москве всё.

Отпустив Лыкова, Благово пешком отправился на Дворцовую площадь, в Министерство иностранных дел. Директор канцелярии граф Ламздорф и обрадовался появлению сыщика, и удивился. Статского советника весьма уважали в «дипломатической гостиной» Яхт-клуба за тонкий ум. Но на службу к графу Благово пришёл впервые — и явно неспроста.

— Что случилось, Павел Афанасьевич? Вы изловили австрийского шпиона?

— Ещё хуже! Германский посол схвачен в Апраксином дворе на карманной краже; готовьте ноту о высылке.

— Ха-ха. Очень смешно. Валяйте уж — что там у вас? Чую, что плохие новости…

— Владимир Николаевич, в министерстве за последние два года никаких важных бумаг не пропадало?

Ламздорф нахмурился:

— Насколько важных?

— Протокол с французами о подготовке оборонительного союза, подписанный покойным императром.

— Откуда вы вообще знаете о его существовании? — вскочил с кресла граф. — Боже мой, Боже мой! Если немцы пронюхают, что есть такой документ — может случиться всё что угодно!

— И даже война?

— И даже война. Не завтра, конечно, но самый первый шаг для её подготовки будет сделан. Нынешний государь крайне неохотно пролонгировал «Союз трёх императоров», и только на три года. Он совершенно не верит австриякам и с трудом терпит германцев. Зерно истины в этом есть: с тевтонами России нечего делить, а вот между нами и Австро-Венгрией стоят Балканы. Учитывая маниакальную цель всей русской внешней политики — проливы — мы уже встали на рельсы большой европейской войны. Отобрать проливы у Турции можно, только победив саму Турцию. А там куча славян под пятой! и то же самое у австрияков. Выпустив славян из турецкой клетки, мы неминуемо вступаем в неразрешимый конфликт с Австро-Венгрией. Ведь покорённые ею племена чехов, словаков, русинов также захотят свободы. Короче говоря, путь на Константинополь лежит через Вену. А это означает войну и с Берлином! Германцы же никогда не позволят России уничтожить дружественную им, немецкоговорящую империю и стать в итоге повелительницей Балкан. Если это понимаем мы с вами, ещё лучше сие понимает Бисмарк. Война между нами тремя — лишь вопрос времени. Мы начали зондировать в сторону Франции. Немцы немедленно расценили это как начало охлаждения в отношениях. Они уже очень насторожены и начинают готовиться к худшему. А у нас словно нарочно Катков раздувает антигерманскую истерию при попустительстве властей!

— Так что насчет протокола?

— Скажите правду: откуда вы узнали о его существовании? Во всей империи его читали только три человека: покойный государь, наш министр Гирс и я.

— Где сейчас протокол?

— За моей спиной, в секретном сейфе.

Ламздорф поднялся, обошёл кресло и постучал по дубовой панели стеновой обивки, в которой виднелось едва заметное отверстие для ключа.

— Вы уверены, что он там?

Граф самодовольно улыбнулся:

— Не смешите меня, Павел Афанасьевич! Такие бумаги хранятся сверхстрого. Их выдаю лично я и только по письменному распоряжению министра. Упоминаемый вами протокол ни при каких обстоятельствах не мог покинуть этого шкапа!

— Владимир Николаевич. Не обижайтесь, ради Бога, моим недоверием, но не могли бы вы прямо сейчас в этом убедиться?

Ламздорф озадаченно смотрел на Благово, не находя, что ответить. Потом хмыкнул, снял с брегетной цепочки крохотный ключ, отпер сейф, закрыл его от посторонних глаз спиной и начал копаться. Через три минуты поисков он развернулся к сыщику — на нём не было лица.

— Павел Афанасьевич!! Это… катастрофа! Имеете вы сведения о его нынешнем местонахождении?

Благово рассказал графу о письме Юрьевской, найденном им в квартире Макова. Ошарашеный чиновник побежал с этой новостью к Гирсу, а статский советник вернулся в департамент. Оказалось, что там его уже сорок минут ожидает некий господин в серой визитке. Лицо господина показалось Благово знакомым.

— Да-да, мы встречались на Гороховой. Позвольте представиться: помощник делопроизводителя сыскного отделения петербургского градоначальства коллежский асессор Скиба.

— Да, господин Скиба, припоминаю. Кажется, Максим Вячеславович? Прошу пожалуйста без церемоний.

— Польщён, Павел Афанасьевич; точно-с так.

— Чем могу служить? Вас, видимо, прислал Виноградов?

— Увы, Павел Афанасьевич, я пришёл к вам не по приказанию начальства, а в тайне от него. Понимаю, как некрасиво это звучит, но… Вы ведь сегодня интересовались у Виноградова Сашкой-офицером?

— Да.

— И вас уверили, что тот сидит под замком?

— Да. А что, не сидит?

— Нет, Сашка действительно с середины февраля пребывает в подследственной камере Казанской части. Там есть такой коридор на третьем этаже, окнами во двор; в нём четыре камеры, и все они закреплены за сыскным отделением. И сторож при них тоже наш, он состоит в штате отделения, а не части.

— И что далее?

— Далее то, Павел Афанасьевич, что Беклемишев отлучался за эти дни из камеры. Но не для допроса. Он числится лично за Виноградовым и по его запискам несколько раз отпускался на волю безо всякого конвоя. А потом под утро возвращался.

— Хм… Он агент Виноградова?

— Позвольте напомнить, Павел Афанасьевич, что Сашка-офицер убийца. Может ли он быть полицейским осведомителем? Вор, мелкий мошенник — не спорю; сам их вербую дюжинами. Но убийца!

— Согласен, Максим Вячеславович, это было бы чересчур. Куда же он тогда уходит? И что связывает начальника сыскной полиции с «мокрушником»?

— Вы ничего… э-э… такого не слышали о Виноградове?

Благово нахмурился.

— Слышал, конечно. О вашем начальнике давно уже дурное поговаривают. Будто бы приставы всех частей Петербурга носят ему денежную дачу. А ежели кто отказывается, то в этой части резко возрастает количество краж со взломом, грабежей и даже убийств. Статистика быстро ухудшается, пристав попадает в опалу у градоначальника и может лишиться должности. А сыскная полиция ищет преступников очень неспешно и всегда безрезультатно. Так?