Эллис Питерс - Эйтонский отшельник

— Ты Кутред? — требовательно вопросил он. — Дорогу сюда мне указали в аббатстве.

Однако величественная фигура отшельника не шевельнулась, он даже не разнял своих сложенных рук.

— Да, я Кутред, — произнес он спокойным, ровным голосом. — Зачем я тебе? Входи и говори.

— У тебя в услужении есть парень. Где он? Я хочу видеть его. Возможно, сам того не ведая, ты приютил негодяя.

При этих словах облаченная в черное фигура повернулась, отшельник взглянул на пришельца. В слабом свете алтарной лампады тот увидел под капюшоном лицо отшельника, — ясный, глубокий взгляд, длинная борода, прямой, аристократический нос, копна темных волос. Дрого Босье и отшельник из эйтонского леса долго стояли вот так и смотрели друг на друга.

Брат Кадфаэль сидел подле ложа Эйлмунда, ужиная хлебом с сыром и яблоками, ибо, как и Ричард, он остался без своего обычного ужина. Теперь монах был вполне спокоен за своего непоседливого пациента. Вот и Аннет вернулась в сторожку. Она ходила покормить кур и запереть их в курятнике, а также подоить корову, которую они с отцом держали у себя в хозяйстве. Правда, девушка провозилась с делами дольше обычного, о чем ее ворчливый отец не преминул ей заметить. От одолевшей было его лихорадки не осталось и следа, цвет лица стал нормальным и все было в общем в порядке, однако его нынешняя беспомощность выводила лесничего из себя, ему не терпелось поскорее выйти из дома и заняться делами. Тем более что аббат собирался выслать в лес работников, которые без присмотра лесничего могли сделать что-нибудь не так. Однако само настроение Эйлмунда свидетельствовало о том, что дела его идут на поправку. К тому же, сломанная нога почти уже не болела и срасталась, похоже, правильно, так что Кадфаэль был вполне удовлетворен.

Аннет весело вошла в дом, и, вовсе не боясь отца, лишь рассмеялась на его ворчанье.

— Чего ворчишь, медведь ты этакий? — вымолвила она. — Я оставила тебя в отличной компании, считая, что совсем не худо нам хотя бы часок побыть врозь. Зачем было мне спешить в дом таким дивным вечером? Брат Кадфаэль сиделка хоть куда! И нечего пенять мне на лишний глоток свежего воздуха!

Впрочем, с одного взгляда на девушку было ясно, что радует ее нечто большее, нежели просто глоток свежего воздуха. В ней ощущались какие-то необыкновенные легкость и живость, словно девушка выпила крепкого вина. Кадфаэль обратил внимание на то, что ее каштановые волосы, обычно аккуратно заплетенные, были теперь немного растрепаны, и несколько выбившихся локонов лежали у нее на плечах, словно ей приходилось продираться через густой кустарник. Щеки Аннет пылали румянцем, глаза так и сияли. К ее башмакам прилипли несколько опавших дубовых листьев. Хлев и впрямь стоял на самом краю прочисти под деревьями, однако дубов там Кадфаэль что-то не помнил.

— Вот и славно, теперь ты вернулась, — вымолвил Кадфаэль. — А то мне было никак не уйти, иначе на кого бы ворчал Эйлмунд? Так что я, пожалуй, поеду обратно, пока совсем не стемнело. Ты, милая, не давай ему вставать, а когда будет можно, я дам ему костыли. Спасибо и на том, что купание в холодной воде не сильно ему повредило.

— Спасибо слуге Кутреда Гиацинту, — напомнила Аннет.

Она бросила короткий взгляд на отца и расплылась в улыбке, когда тот серьезно сказал:

— Да, это сущая правда. Он обошелся со мной, как с отцом родным, я этого никогда не забуду.

То ли Кадфаэлю показалось, то ли Аннет и впрямь залилась румянцем пуще прежнего. Значит, обошелся как с отцом родным с человеком, у которого не было сына, способного стать его правой рукой, лишь дочь, красивая, добрая и ласковая…

— Наберись терпения, — посоветовал Кадфаэль лесничему, вставая из-за стола. — Скоро будешь здоровым, как прежде, а здоровье, оно того стоит. О посадках же своих не беспокойся. Аннет подтвердит, работники хорошо прочистили канаву и укрепили берега. Теперь будут держать.

Кадфаэль пристегнул суму к поясу и пошел к выходу.

— Я провожу тебя до ворот, — сказала Аннет и вышла с монахом на уже потемневшую прочисть, где лошадь Кадфаэля мирно пощипывала травку.

— Ты, милая, расцвела нынче, как роза, — сказал Кадфаэль девушке, ставя ногу в стремя.

Та только что поправила выбившиеся из кос волосы.

— Должно быть, за терновник где-то зацепилась, — сказала она, улыбнувшись.

Уже сидя в седле, Кадфаэль наклонился к ней и осторожно извлек из ее волос сухой дубовый листик. Аннет подняла глаза, глядя, как монах вертит этот листик между пальцами, держа его за черенок, и счастливо улыбнулась. Вот такою Кадфаэль и покинул ее, взволнованной, возбужденной и полной решимости продраться через любые заросли терний, что стоят на пути к желанной цели. Девушка была не готова еще открыться даже своему отцу, однако ее вовсе не смущало то обстоятельство, что Кадфаэль, похоже, догадался, откуда дует ветер, и в будущее она смотрела без страха, не держа в мыслях опасений, которые не без веских оснований закрадывались на ее счет кое-кому в голову.

Не торопясь, Кадфаэль ехал через темнеющий лес. Луна уже поднялась и лила свой серебристый свет в темноту под деревьями. Повечерие, должно быть, уже завершилось, и братья готовились отойти ко сну. Ученики же и послушники, наверное, давным-давно спят. В пахнущем листвой лесу было свежо и прохладно. Одно удовольствие ехать вот так не спеша, в одиночку, размышляя о разных вещах, о которых как-то некогда задуматься в повседневной суете, ни даже в часы службы и тихой молитвы, когда этому казалось бы самое время. Здесь же, под ночным небом, которое слабо светилось по краям, этим размышлениям было как бы больше места. Глубоко погрузившись в свои мысли, Кадфаэль ехал через уже довольно старые посадки, впереди светлели открытые поля.

Внезапно монах оторвался от своих мыслей, так как слева, между деревьями что-то громко зашуршало. Нечто крупное и светлое двигалось рядом с ним во мраке. Кадфаэль услышал тихое позванивание конской сбруи. Под деревьями с ноги на ногу переступал конь без седока, но под седлом и с уздой, ибо Кадфаэль хорошо слышал позвякивание металла. А ведь когда этот конь вышел из конюшни, он наверняка был под седоком. В лунном свете между ветвей маячил бледный силуэт, приближающийся к тропе. Ну конечно, нынче вечером на большом монастырском дворе Кадфаэль уже видел этого светлой масти жеребца!

Монах быстро спешился, позвав коня, схватил его за узду и погладил по светлому в яблоках лбу. Седло было на месте, однако ремни, на которых крепилась позади седла небольшая седельная сумка, оказались перерезанными. Где же всадник? И зачем, скажите на милость, он снова отправился в путь после того, как с пустыми руками вернулся со своей дневной охоты? Неужели кто-то направил его по верному следу, ибо даже темнота не остановила его?