Эллис Питерс - Исповедь монаха

— Выходит, она вовсе не сестра мне, — мрачно вымолвил Сенред, говоря не столько с другими, сколько с самим собой, и затем, словно очнувшись, повторил с гневом так, чтобы все слышали: — Она мне не сестра!

— Нет, — сказала Аделаис. — Но до последнего дня она и сама этого не знала. Не вымещай на ней свою обиду, она ни в чем не виновата.

— Она мне даже не родня. Я ничего ей не должен, ни приданого, ни земли. Она тут ни на что не имеет прав. — Не мстительная злоба, а горечь и боль звучали в его словах, словно он с кровью вырывал из сердца давнюю привязанность.

— Верно, не имеет. Но она одной крови со мной, — сказала Аделаис. — Земли ее матери отошли к Полсворту, когда она удалилась в монастырь, но Элисенда моя внучка и наследница. Те земли, что сейчас принадлежат мне со временем перейдут к ней. Без гроша она не останется. — Аделаис взглянула на Перронета и ободряюще улыбнулась. Пусть влюбленные не воображают, что их путь устлан розами только потому, что невеста оказалась бесприданницей и у других претендентов на ее руку пылу явно поубавится.

— Мадам, вы превратно истолковали мои слова, — сказал Сенред, с трудом сохраняя привычную почтительность. — Она выросла в этом доме, она по сей день считает его своим домом. И как может быть иначе? Это нас взяли и отрубили ни с того ни сего, выбросили, как отрезанный ломоть. Отец и мать у нее оба в монастыре, так? Вы — но разве вы когда-нибудь заботились о ней, наставляли ее?.. Родня она нам или нет, а дом ее здесь, в Вайверсе.

— Но помехи больше нет! — издал ликующий вопль Росселин. — Я могу свататься, я по закону могу просить ее руки, никаких преград не существует. Мы чисты, мы можем открыто любить друг друга, никаких запретов! Я сейчас же поеду за ней. Поеду и привезу ее. Она вернется, вот увидите! Я знал, — захлебывался он счастьем, и его синие глаза победно сверкали, — я всегда знал, что в нашей любви нет ничего дурного, ничего, ничего! Это вы без конца внушали мне, что я совершаю тяжкий грех! Сэр, позвольте мне поехать и привезти ее домой!

Тут уж не выдержал Перронет: он злобно втянул в себя воздух — словно зашипела вспыхнувшая серная спичка — и в два шага оказался перед расходившимся мальчишкой.

— Больно ты прыткий, дружок! Заруби себе на носу, что прав у тебя не больше, чем у меня. Я сватался и сватаюсь к ней, и отказываться не собираюсь, так и знай!

— Да сватайся себе на здоровье! — Росселин был слишком опьянен радостью, чтобы обижаться или поступать невеликодушно. — Я же не против. Каждый имеет право на это, но только теперь мы на равных, ты и я, и кто угодно еще. А там посмотрим, что скажет Элисенда. — Но сам-то он нисколько не сомневался в ее ответе, и эта его самодовольная уверенность была для Перронета худшим оскорблением. Рука Перронета потянулась к кинжалу на поясе, с его губ готовы были сорваться злые слова, но тут Одемар вновь стукнул кулаком по столу и так рявкнул, что оба сразу притихли.

— Угомонитесь все! Кто здесь старший? Я или, может, кто другой? Начнем с того, что родня у девушки имеется — она племянница мне. Если у кого здесь и есть право распоряжаться ее судьбой и нести за нее ответственность — я не говорю о тех, кто давным-давно предпочел переложить и то, и другое на чужие плечи, — так это у меня, и я говорю, что раз Сенред сам этого хочет, она будет жить здесь под его опекой и он сохранит по отношению к ней все права, какими он обладал все эти годы в качестве ее ближайшего родственника. А что касается ее замужества, то мы — я и Сенред — вместе позаботимся о ее благе, но принуждать ее ни к чему не станем. А пока пусть Элисенда побудет одна, как она того желает. Она просила дать ей время поразмыслить на покое, и мы дадим ей время. Как только она будет готова возвратиться домой, я сам поеду и привезу ее.

— Вот и славно! — Сенред с облегчением вздохнул. — Теперь я доволен. О большем я и просить не мог.

— А святой брат… — Одемар повернулся к Кадфаэлю. Он уже полностью овладел ситуацией, он был хозяином положения и отдавал распоряжения, а всем остальным надлежало их исполнять. Главное не наломать дров, пощадить чувства людей — именно об этом думал Одемар в первую очередь, в отличие от своей неукротимой мамаши, которая привыкла идти напролом, оставляя после себя одни страдания и горе для всех. — Если ты и впрямь возвращаешься в Фарвелл, передай им мои слова. И нечего о прошлом слезы лить, но впредь все должно делаться открыто и честно. Росселин, — властно окликнул он, обратив взгляд на юнца, нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу и сиявшего как медный грош, — готовь лошадей, мы едем в Элфорд. Ты покамест у меня на службе, и я отпущу тебя тогда, когда сочту нужным. И не думай, что я забыл о твоей самовольной отлучке. Не доставляй мне больше поводов для недовольства!

Но в голосе его не было гнева, и ни сами слова, ни строгий взгляд, который их сопровождал, не омрачили безоблачно счастливого выражения лица Росселина. Он привычно преклонил колено в знак того, что подчиняется приказу, и опрометью кинулся его выполнять. Его как ветром сдуло, и занавес на двери заколыхался, впуская в комнату легкий сквознячок.

Наконец Одемар остановил свой взор на Аделаис. Она стояла перед ним, не опуская глаз, не сводя тяжелого взгляда с его лица, в ожидании его решения.

— Мадам, вы едете со мной в Элфорд. То, зачем вы сюда пожаловали, вы исполнили.

Но первым в седле оказался Кадфаэль. Никто в нем здесь больше не нуждался, а что до его собственного любопытства — интересно все-таки было бы поглядеть, как все устроится в дальнейшем, ведь одно дело решить на словах, а другое провести в жизнь, — то ему следовало умерить свои аппетиты и довольствоваться тем, что он уже знал: вряд ли судьба еще когда-нибудь забросит его в эти края. Он не спеша вывел свою лошадку, уселся верхом и затрусил к воротам мимо грумов, седлавших коней для Одемара. Тут его и увидел Росселин, догнал и ухватился за стремя.

— Брат Кадфаэль… — начал он и, рассмеявшись, замотал головой: он все еще не мог прийти в себя от счастья и все слова куда-то растерялись. — Скажи ей! Скажи ей, мы свободны, теперь никто не обвинит нас…

— Сынок, — ласково сказал Кадфаэль, — она уже знает это, знает не хуже тебя.

— Еще скажи, что скоро, очень скоро я приеду за ней. Да-да, понимаю, — сказал он, заметив, что монах удивленно поднял брови, — но он все равно пошлет меня. Я его знаю! Конечно, он скорей выберет своего, на кого он всегда может положиться, чьи земли граничат с его собственными, чем какого-то заезжего лорда с другого конца графства. И отец теперь не будет вставать между нами. Зачем, если это всех устраивает? Все ведь осталось как было, изменилось только то, что и нужно было изменить.

В его словах, пожалуй, был резон, подумал Кадфаэль, глядя сверху вниз на юное, возбужденное лицо. Что изменилось? Только то, что на смену лжи пришла правда, и, сколь бы ни было трудно принять все как есть, такая перемена всегда во благо. Правда может дорого стоить, но зато и ценность ее со временем не становится меньше.