Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

В это особенное утро брату Кадфаэлю пришло в голову замолвить перед святой Уинифред словечко о Дженерис — чужестранке, черноволосой красавице, тоже валлийке, чья беспокойная тень тревожила воображение многих, а не только ее бывшего мужа. Живет ли она еще на белом свете, пусть вдали от родины, в чужом краю и среди чужих людей, или лежит она теперь в тихом уголке здешнего кладбища, взятая из земли аббатства и снова похороненная в ней же? Мысль об этой женщине глубоко трогала Кадфаэля и, как он считал, непременно должна была вызвать у святой Уинифред такую же нежность — ведь их судьбы были в чем-то схожи. Кадфаэль поведал святой Уинифред историю Дженерис, стоя на коленях на нижней ступеньке алтаря, где брат Рун когда-то отбросил ненужные ему больше костыли, стоило святой прикоснуться к нему невидимой рукой и избавить от хромоты.

Когда Кадфаэль наконец поднялся с колен, предрассветная тьма была уже не такой непроницаемой, в ней появился бледный жемчужный оттенок. Явственно обозначились контуры окон центрального нефа. Колонны, своды и алтари словно выступили из мрака. Кадфаэль прошел к западной двери, никогда не запиравшейся, кроме военного времени или другой серьезной опасности, и вышел из церкви, чтобы с высокого места взглянуть на Форгейт, мост и город.

Вскоре Кадфаэль увидел приближение отряда. Но еще раньше он явственно различил топот копыт по мосту — быстрый, гулкий перестук. Он слышал, как изменилась поступь лошадей, когда они ступили на твердую землю Форгейта, заметил, что предрассветная дымка словно ожила, наполненная неясным движением, еще до того, как бледные лучи рассвета высветили сбрую со стальными бляхами, и постепенно из мрака возникли фигуры воинов. Никаких доспехов — только флажки на копьях копейщиков, две подвешенные трубы — трубить сбор или отбой — и искусно сработанное легкое боевое снаряжение. Всего копейщиков было тридцать и пятеро, конных лучников: остальные лучники находились уже впереди, вместе с провиантом и снаряжением. Хью Берингар отлично выполнил приказ короля Стефана: его отряд был хорошо вооруженным и более представительным по числу воинов, чем это потребовал король.

Кадфаэль смотрел, как они строем двигались мимо. Впереди ехал Хью на своем любимце — костлявом сером жеребце. Перед Кадфаэлем мелькали знакомые лица — это были испытанные в боях солдаты гарнизона: сыновья из купеческих городских семей, отличные лучники, натренированные в метании стрел на стрельбищах рядом со стеной замка, и молодые рыцари — сквайры из здешних маноров. В мирное время на королевскую военную службу из каждого манора призывали одного молодого сквайра — в рыцарских доспехах и на коне. Служили они сорок дней, рядом с Уэльсом, близ Освестри. Во время ситуаций чрезвычайных, вроде нынешней анархии на востоке Англии, правила эти нарушались, но обычно сроки пребывания на военной службе оговаривались. Хотя на этот раз, как сказал Хью, король потребовал людей на неопределенный срок. Среди копейщиков Кадфаэль заметил Найджела Аспли, видного, отлично сидевшего в седле. Кадфаэль вспомнил, что три года назад этот молодой человек пытался изменить королю и теперь старался загладить свою провинность усердной службой в отряде Хью. Ну что ж, если Хью решил, что от Аспли будет польза, пусть так. Это послужит Найджелу хорошим уроком, и он, надо полагать, уже не собьется с пути. Он хорошо знал свое дело, был атлетом и отличался недюжинной силой, так что занимал свое место по праву.

Они уходили, цокот лошадиных копыт замирал вдали. Кадфаэль смотрел им вслед, пока они на повороте большой дороги совсем не скрылись из виду. Рассвет был серым — небо в тяжелых тучах нависло над землей. День обещал быть сумрачным, мог пойти дождь. А король Стефан меньше всего ожидал дождливой погоды — это затруднило бы продвижение войска, сделало бы недоступными все тропы в этой болотистой местности. Держать войско в полевых условиях стоит дорого. И хотя король объявил призыв на военную службу, он все еще содержал большое число фламандских наемников. Гражданское население их ненавидело и боялось, и даже англичане, сражавшиеся с ними бок о бок, их не любили. Стефан и Матильда — соперники в нескончаемом споре за обладание английской короной — оба использовали фламандцев. А для тех правда была на той стороне, которая им платит. Они с легкостью могли переметнуться к противнику, заплати он им больше. Впрочем, на своем веку Кадфаэль сталкивался со многими наемниками, которые твердо держали данное слово, в то время как бароны и графы, вроде Джеффри де Мандевиля, словно флюгеры, меняли направление ради собственной наживы.

Они скрылись — небольшой отряд хорошо подобранных воинов. Уже не слышно было даже легкого дрожания земли под копытами лошадей. Кадфаэль повернулся и через западную дверь вошел в церковь.

Возле алтаря для прихожан он заметил монаха, который двигался, как тень во мраке, не разгоняемом даже светом постоянно горящих лампад. Кадфаэль последовал за ним на хоры и наблюдал, как от огонька лампадки в руке монаха затеплился скрученный соломенный фитиль и при помощи этого фитиля он зажег алтарные свечи. Это была обязанность, которую, по расписанию, выполняли по очереди все монахи, но Кадфаэль не знал, чей черед сегодня, пока не подошел совсем близко к этому монаху, едва не коснувшись его. Это был брат Руалд. Он стоял неподвижно, с обращенным к алтарю взглядом и высоко поднятой головой, худощавый, но крепкий и сильный, с большими, красивой формы руками, сложенными на груди. Его глубоко посаженные глаза были широко открыты и восторженно устремлены в одну точку. Брат Руалд услышал твердые шаги совсем рядом, но ему вовсе не хотелось поворачивать голову или как-то иначе показать, что он знает о присутствии другого человека. Порой казалось, он вовсе не замечал, что существуют другие, делившие с ним это убежище и избранный им образ жизни. Только когда Кадфаэль подошел к нему вплотную и пламя свечей заколебалось от его движений, брат Руалд обернулся и резко глотнул воздух, словно выведенный из состояния полусна.

— Ты рано поднялся, брат, — сказал он мягко, — не спалось?

— Я встал, чтобы посмотреть, как уходит шериф со своим отрядом, — отвечал Кадфаэль.

— Они уже ушли? — Руалд от удивления даже задержал, дыхание — он подумал о жизни, совершенно чуждой его прежним или нынешним обязанностям. Половину жизни он трудился в качестве скромного ремесленника, находясь на самой низкой ступени. (Для Кадфаэля оставалось загадкой, отчего у гончаров такой низкий статус.) Теперь всю оставшуюся жизнь Руалд проведет здесь, в преданном служении Господу. В отличие от отпрысков местных купеческих семей, он никогда не увлекался стрельбой по мишеням или фехтованием, а также состязаниями на тупых мечах на спортивном поле.