Эллис Питерс - Страсти по мощам

«Это тот самый кинжал, — успела подумать девушка, уклоняясь от отточенного клинка, — тот самый, которым был убит мой отец».

Где-то в темноте распахнулась дверь, и по часовне пронесся порыв ветра. Сионед ловко вывернулась, и клинок рассек воздух. По земляному полу гулко застучали сандалии, и раздался громкий, предостерегающий крик. Словно стрела, пущенная из арбалета, из ризницы вылетел коренастый, широкоплечий брат Кадфаэль и устремился на помощь.

Мертвой хваткой вцепившись в саван, Колумбанус нанес новый удар, но Сионед снова вывернулась, и клинок, метивший ей в сердце, лишь оцарапал правую руку. Потом его хватка неожиданно ослабла, и девушка, потеряв равновесие, отлетела к стене. Колумбанус кинулся к двери и выскочил из часовни, а Сионед оказалась в медвежьих объятьях брата Кадфаэля. Поддерживая девушку могучими руками, монах с отцовской нежностью и лаской прижимал ее к себе и ворчливо укорял:

— Дочурка моя, глупышка, ради всего святого, зачем ты подошла к нему так близко? Я же говорил, что между вами все время должна находиться рака!

— Беги за ним! — нетерпеливо воскликнула Сионед. — Неужто ты хочешь, чтобы он ускользнул? Со мной все в порядке. Догони его! Он убил моего отца!

Они вместе бросились к выходу, но Кадфаэль ее опередил. Сионед была девушкой сильной, неутомимой и пылала жаждой мщения — настоящая валлийка. (Монах хорошо знал дух своего народа.) Охваченная азартом погони, она не чувствовала боли и не замечала, как из раны сочится кровь. Она жаждала крови убийцы и справедливого возмездия. Кадфаэль, хоть и был на вид неуклюж, мчался через кладбище со скоростью молнии, а девушка, не отставая, бежала по узенькой тропинке следом за ним. Стояла темная безлунная ночь, и лишь звезды, усеявшие бархатное небо, струили на землю мягкий, мерцающий свет. Тишина и мрак смыкались за бегущими, поглощая топот их ног.

Из кустов позади кладбищенской ограды поднялась высокая и стройная мужская фигура и стремительно метнулась к калитке, отрезая беглецу путь к отступлению. Колумбанус заметил это и замешкался, но только на миг. Позади раздавался тяжелый топот сандалий Кадфаэля, и в следующее мгновение Колумбанус преодолел растерянность и помчался прямо к калитке, навстречу тому, кто пытался преградить ему дорогу.

— Энгелард, берегись, — вскричала Сионед, — у него кинжал!

Энгелард услышал ее и за секунду до столкновения кинулся вправо, так что нацеленный в грудь клинок лишь вырвал клок из его рукава. Колумбанус попытался на бегу проскочить мимо, но Энгелард левой рукой ударил его сзади по шее — тот пошатнулся и едва устоял на ногах. Этой краткой заминки Энгеларду хватило на то, чтобы правой рукой ухватиться за ворот рясы Колумбануса и перекрутить его. Но и полузадушенный Колумбанус, резко крутанувшись в обратную сторону, замахнулся на противника кинжалом. Однако теперь Энгелард был готов к этому и левой рукой схватил нападавшего за запястье. Сцепившись, противники застыли как вкопанные, упершись ногами в землю, — силы у них были примерно равны. Но это продолжалось недолго. Не обращая внимания на то, что Колумбанус вцепился ему в горло, Энгелард скрутил запястье врага и выворачивал ему руку, пока онемелые пальцы Колумбануса не разжались и клинок не упал на землю. Оба противника бросились за кинжалом, но Энгелард успел дотянуться первым и, подхватив оружие, с презрением отшвырнул его в кусты. Теперь они схватились голыми руками, но на сей раз борьба закончилась быстро. Энгелард сжал Колумбануса в стальных объятьях, так что тот, задыхаясь, мог лишь затравленно озираться по сторонам в тщетной надежде отыскать путь к спасению. Но спасения не было.

— Это тот самый человек? — спросил Энгелард.

— Да, — ответила Сионед, — он во всем сознался.

И тут, в первый раз, Энгелард посмотрел не на своего пленника, а на стоявшую позади девушку. Мягкий звездный свет падал на нее, и глаза его, привыкшие к сумраку ночи, видели все почти так же ясно, как днем. Он заметил ее растрепанные волосы и встревоженный взгляд, а потом увидел, что левая рука ее кровоточит и белое покрывало, в которое она была завернута, закапано кровью. При свете звезд нельзя было различить цвет пятен, но Энгелард знал, что это ее кровь, и кроваво-красная пелена встала у него перед глазами. Этот подлый трус убил человека, который дал ему, Энгеларду, кров и был его другом, несмотря на все разногласия. А теперь негодяй пытался убить его любимую, дочь его покровителя!

— Ты посмел, ты осмелился коснуться ее! — вскричал Энгелард, не в силах сдержать охватившего его гнева. — Ты, никчемная монастырская крыса! — Схватив Колумбануса за горло, он оторвал его от земли. Словно крысу, которой он его и назвал, Энгелард встряхнул Колумбануса в воздухе и швырнул на землю, как ядовитую гадину.

— Вставай! — вскричал он, возвышаясь над поверженным врагом. — Поднимайся, я дам тебе время перевести дух. А потом тебе придется сразиться со мной насмерть, лицом к лицу. Это тебе не в кустах прятаться, чтобы нанести предательский удар в спину, или бросаться с кинжалом на беззащитных девушек. Отдышись, а когда придешь в себя, я покончу с тобой.

Сионед бросилась Энгеларду на грудь и, обняв его, оттеснила от распростертого на земле противника. — Не надо. Не трогай его. Я не хочу, чтобы у тебя были нелады с законом, пусть даже пустяшные.

— Но ты же ранена. Он хотел убить тебя…

— Это пустяки, просто царапина… Кровь течет, но ничего страшного…

Энгеларда трясло от гнева, но постепенно он овладел собой. Юноша обнял и привлек к себе Сионед, а поверженного врага с презрением пнул ногой.

— Эй ты, вставай, я тебя не трону! Не стану пачкать руки — пусть тобой займется закон.

Однако Колумбанус не пошевелился и не издал ни вздоха, ни стона. Все трое воззрились на него в тревожном молчании — он лежал неподвижно, слишком уж неподвижно для живого существа.

— Ишь ты, притворяется, хитрый как лиса, — сурово промолвил Энгелард, — перепугался, что придется отвечать, и хочет вызвать к себе жалость. Я слышал, что он мастер на такие штуки.

Однако редко» бывает, чтобы тот, кто прикидывается, будто лишился чувств, заслышав, что о нем говорят, не перестарался и не выдал этим себя, а полная отрешенность Колумбануса не выглядела нарочитой.

Брат Кадфаэль опустился на колени рядом с Колумбанусом и легонько потряс его за плечи. Голова лежащего бессильно мотнулась, и Кадфаэль выпрямился с глубоким озабоченным вздохом. Затем он снова склонился над Колумбанусом, положил ему руку на сердце, присмотрелся к полуоткрытому рту, пытаясь уловить признаки дыхания, и наконец, взяв в руки его голову, слегка повернул ее. Голова Колумбануса откинулась в сторону и осталась в таком положении — столь невероятном, что Энгелард и Сионед поняли худшее прежде, чем Кадфаэль поднял на них глаза и промолвил, обращаясь к Энгеларду: