Присцилла Ройал - Печаль без конца

Как печально все в нашем мире, подумал Томас, не сводя с них глаз: разве должны старики так опекать более молодых? Разве не должно быть все наоборот? Неужели так было всегда и везде, или просто сейчас пришли такие времена к нам в Англию?

Однако долго он не задержался на решении всех этих вопросов, а продолжил поиски сестры Анны.

И наконец увидел ее.

Вернее, она его увидела, радостно вскрикнула, выронила корзинку с травами, которую держала в руках, и бросилась к нему с явным намерением обнять, но вовремя поняла несоответствие столь искреннего порыва своему рангу и остановилась, беспомощно свесив руки и опустив глаза, из которых еще не исчезло сияние.

— С возвращением домой, — проговорила она, и в ее ликующем тоне так не хватало смирения, требуемого правилами монастырской жизни. — Мы так соскучились!

Улыбнувшись, Томас наклонился, чтобы собрать рассыпавшиеся пучки травы, сложил их в корзинку и отдал в чуть дрожащие руки смущенной Анны.

— Я очень скучал по Тиндалу, — сказал он и в отличие от Анны не был вполне искренен, произнося эти слова.

Потому что, если бы не ее присутствие в монастыре, доброжелательные беседы с ним, работа, к которой она его постепенно приучила и которая его увлекла, — если бы не все перечисленное, то он, этот, в сущности, мрачноватый человек с неясным для всех прошлым, ощущал бы себя в Тиндале не лучше, чем в темнице. Однако с ее помощью, благодаря ее доброте и в немалой степени красоте, душевной и внешней, он сумел почувствовать себя тут почти как в родном доме, перебороть угрюмость и даже полюбить Анну… Как сестру — не только по вере, но и по крови.

Они направились к больничным палатам.

— Вы ничего не сообщали нам, — сказала она ему с легким упреком, — с тех пор, как покинули Тиндал. Как поживает ваш брат? Он…

Она замолчала, боясь услышать горькую правду. Но услышала добрую неправду о том, что брат Томаса выздоровел, хотя лгать сестре Анне было для него мучительно — труднее, чем исповеднику, чем настоятельнице Элинор. Но он не мог, не смел никому, даже ей, выдать церковные тайны. Чужие тайны.

Он отвечал, запинаясь, боясь, что она догадается о его обмане или, что не лучше, примет некоторую бессвязность его речи за волнение, вызванное состоянием брата.

— Время и Божье благоволение требуется для излечения любых недугов, — так закончил он свой ответ и утешил себя хотя бы тем, что в последней фразе не было ни капли лжи.

— Да будет так, — отвечала она. — Я молилась об этом.

Голос ее, как обычно, при произнесении подобных слов звучал бесстрастно-доброжелательно, однако красивые глаза слегка сузились, в них мелькнула еще какая-то мысль. Сомнение? Или ему показалось?

Она, склонив голову, умолкла, и он больше не видел ее выражения, но, как и в некоторых других случаях раньше, когда отвечал на ее вопросы о своей прежней жизни, ему почудилось, что Анна не вполне верит ему и потому отводит глаза и молчит, чтобы скрыть неловкость и не причинять неудобства ему.

— Расскажите, — попросил он, — что происходило тут, в Тиндале, за время моего отсутствия…

Они уже вошли в большую палату, и Анна, не отвечая прямо на его вопрос, начала рассказывать о некоторых из больных — об их самочувствии и какое лечение, как ей кажется, им требуется. Остановившись у постели беспокойно спящего старика, она легко прикоснулась к его впалой щеке и сокрушенно покачала головой.

— Вот так же выглядел перед смертью настоятель Теобальд, — сказала она. — Все наши молитвы о его спасении оказались напрасными.

— Пусть Господь упокоит его душу, — отозвался Томас и удивился, что сумел сейчас искренне пожалеть об этом человеке, к которому не питал никакой симпатии.

Как благотворно все-таки действует на него присутствие Анны!

— Настоятель слег еще до моего ухода, — снова заговорил Томас. — Он долго страдал?

Она ответила не сразу, так как сначала вполголоса что-то проговорила брату милосердия, указывая на человека, лежавшего в страшном жару, и потом сказала Томасу:

— Отец Теобальд переносил мучения как святой. Перед его кончиной у него на теле почти не осталось плоти, кроме огромной зловредной опухоли. Она его и убила. Мы уже не давали ему никаких снадобий, кроме тех, что утишают боль. Господь пожалел его и упокоил душу.

Томасу хотелось сказать на это, что чем раньше Господь пожалел бы несчастного, тем было бы лучше, но проговорил совсем другое:

— Настоятель был довольно слабым человеком, так я думаю, однако не плохим. И он так и не пришел в себя после кончины брата Симеона.

— Его похоронили рядом с ним, — сказала Анна. — Так он просил. Говорил, что грехи его слишком велики для того, чтобы лежать бок о бок с предшествующими ему настоятелями. Сестра Элинор уважила его просьбу, и теперь он лежит рядом с братом Симеоном, неподалеку от брата Руперта.

— Это хорошо.

— Мы все так считаем, брат.

Томас вновь ощутил нечто вроде печали, но тут его ступню задело что-то плотное и мягкое. Он наклонил голову — это была большая полосатая больничная кошка, защитница, как здесь считают, от всякой заразы. Однако заразы все равно хватало: не той, так этой…

— Теперь предстоят новые выборы настоятеля, — сказала Анна.

Томас нагнулся, чтобы почесать пестрого и теплого зверька за ушами и услышать довольное урчание, потом выпрямился и спросил:

— И кто же самый главный претендент из монашеской братии?

Ей послышалась легкая насмешка, она приподняла бровь и ответила также с едва заметным вызовом:

— Вы отвергаете для себя такую возможность?

— О, без малейшего колебания. Для любого братства неприемлемы новички в религиозной жизни. Впрочем, и в другом случае я бы все равно отказался, даже если бы меня очень уговаривали. Я не умею командовать, сестра.

Если опять же быть до конца откровенным, он не только не испытывал подобных амбиций, но и понимал, что при его нынешнем статусе церковного следователя, причем тайного, его мрачные начальники никогда не позволят ему занять какой-либо видный пост.

Анна улыбнулась:

— Блаженны кроткие, ибо они наследуют эту землю.

— Видит Бог, я вовсе не так уж непритязателен, — тоже с улыбкой ответил Томас, — но прошу, скажите мне, кто из нашей братии настолько кроток, чтобы наследовать должность настоятеля?

— Многие. Правда, сейчас их осталось, пожалуй, только двое — брат Эндрю и брат Мэтью.

— Желание брата Эндрю удивляет меня. Я не считал его настолько самолюбивым.

— Он и не таков. Но многие желают видеть его на этой должности. И когда он это понял, то сказал: если так, пусть решает Бог, а я подчинюсь Его выбору.

— Да, пускай Господь наградит нас, избрав брата Эндрю. Поступи Он по-иному, я начну думать, чем мы так Его огорчили, в каких смертных грехах погрязли! И вообще, как может такой самодовольный и пустой человек, как брат Мэтью, даже посягать на должность настоятеля? Разве мы не знаем…