Присцилла Ройал - Печаль без конца

Еще она подумала, что, вполне вероятно, этот человек несет ответственность за многое. Но об этом тоже не сегодня, не сейчас.

Сейчас она не потревожит его в горе.

Томас и Ральф стояли в часовне перед козлами, установленными для второго мертвого тела. По распоряжению настоятельницы вход в часовню был плотно занавешен, чтобы проходившие мимо не видели, как сестра Анна, наклонившись над новым трупом, отводит двумя пальцами волосы с его шеи и затем осторожно приглаживает их. Находящийся тут же Кутберт натянул покрывало на неподвижное лицо.

— Что думаете, Анна? — негромко спросил Ральф, словно боясь потревожить лежащего своим вопросом.

— Все то же, что и при первом нашем осмотре, когда он лежал на земле. Рана только одна, она и стала причиной смерти. Причем быстрой, я думаю. Убийца метил в сердце и не промахнулся.

— Никаких других повреждений?

— Ничего. Никаких следов борьбы. Вид раны говорит о том, что ее нанесли обычным ножом, который убийца, видимо, забрал с собой.

— Совсем не такое убийство, как первое? — указал Ральф на соседний труп.

— Да. В действиях убийцы не чувствуется ярости, как в предыдущем случае. Даже можно сказать: тот, кто убивал, был милосерден. Не хотел причинить лишних страданий. Думаю, он подкрался сзади, со спины, и нанес один сильный и точный удар.

— Все правильно, Анна. Я тоже так считаю. Что еще?

— Еще положение тела, когда его нашли. Помните, он лежал на спине, руки сложены на груди? Словно умер в постели в присутствии священника. Убийца не спешил скрыться, он уложил труп так, как если бы готовил его к погребению. Что говорит о почтении, чуть ли не о благоговении к убитому. Как ни странно…

— Во всяком случае, мы имеем дело с двумя убийцами. Так? — Ральф повернулся к Томасу. — Какие у тебя мысли, брат?

— Сестра Анна и ты совершенно правы. Это дело рук другого человека, а не того, на совести которого убийство солдата. И, значит, предстоит искать двух убийц.

— Полагаю, — подала голос Элинор, — нужно поскорее разыскать нашего безумца и послушать его новые загадки. Может, в них найдем ключ ко всему происходящему.

— Очень может быть, миледи, — согласился Томас, а Ральф спросил:

— Не знаете, прибрали уже место в лазарете, которое он занимал?

— Я просила этого не делать, — ответила Анна, — пока его не осмотрят.

— Тогда я пойду прямо сейчас, — сказал Ральф, — и осмотрю его. С вашего разрешения, миледи.

По дороге туда он клял себя на все корки, употребляя в основном ругательства, имеющие отношение к некоторым частям тела Сатаны. За что проклинал? За то, что не сообразил сделать этого намного раньше, до того, как безумец-плясун скрылся в неизвестном направлении. Тогда, возможно, несчастный Морис остался бы в живых. Хотя, признался он, утомившись себя ругать, ничего не известно: столько во всем неопределенного и загадочного…

И он попробовал думать о другом. О своей собственной судьбе. О женитьбе… Наверное, давно уже пора. Только что поделать, если он однолюб. Так это, кажется, называется? Он потер ухо, которое задела вчера своим крепким кулачком Сигни, когда не сдержала досады и ревности. Что ж, она права — он на нее не в обиде: у нее тоже есть какая-никакая гордость…

Он уже был на месте, около входа в комнатушку, которую отвели безымянному безумцу, но все еще додумывал то, о чем рассуждал с самим собой по дороге сюда.

Да гори оно все огнем! Вот разберусь, даст Бог, с этими преступлениями, и ноги моей не будет в Тиндале с его монашками, шлюхами и невинными девицами вроде Гиты, на которую он тоже нет-нет да начал заглядываться…

Он откинул дверной полог, вошел в комнату, осветил место в углу, где на узкой койке, покрытой соломой и куском материи, еще недавно спал исчезнувший безумец. Что тут можно увидеть или найти, кроме пыли и разбросанных на полу пахучих трав?

Присев на край койки, он начал рыться в сбившейся соломе. И зачем он только что так яростно корил себя, что не осмотрел сразу это место? Да и вообще, разве похож этот спятивший танцор на убийцу или насильника? Опять вопросы, вопросы… Он сам скоро спятит от них!

Однако должна же быть хоть какая-то ниточка… Пожалуй, за все время службы в должности коронера у него не было такого запутанного дела… Как тут снова не помянуть яйца Сатаны?..

Но вот что-то, словно пчела, зажужжало в голове. А не видел ли он этого субчика раньше? Где? Когда?.. Быть может, на рынке в один из воскресных дней, когда они с Кутбертом отлавливали карманных воришек? Так чего же он до сих пор не велел Кутберту заняться этим типом? А теперь уж бесполезно отдавать такое распоряжение. Эх, ты, коронер! Гнать тебя надо поганой метлою!

Он тряхнул головой. Пчела почти уже перестала жужжать в ней, но память еще подсказывала что-то. Когда Кутберт совсем недавно разбудил его сообщением о нападении на сестру Кристину, в его похмельной башке мелькнул, кажется, облик этого сумасшедшего? Тот вроде бы сидел вчера вечером в зале гостиницы. Или там был высоченный и худющий брат Мэтью? А этот при чем?.. Но все заслонило воспоминание о пышной груди Сигни…

Черт! Почему, когда его пьешь, эль так здорово проясняет голову, а на следующее утро она оказывается никуда не годной?

Он не стал даже пытаться ответить на вопрос, а принялся еще усерднее рыться в постельной соломе, разбрасывая охапки по полу.

И вдруг рука наткнулась на что-то твердое. Он вытащил находку. Ничего особенного — небольшой кожаный кошель, изрядно потертый. Тесемки, которыми он привязывался к поясу, обрезаны. Безусловно, кошель принадлежал последнему обитателю комнатушки, потому что — Ральф знал — солому здесь меняют для каждого, кто поступал в лазарет.

Он отложил кошель в сторону, еще раз перетряхнул всю солому и, встав на колени, заглянул под койку. Там что-то темнело. Это был смятый кусок грубой ткани. Точнее, небольшой мешок. Он осмотрел его под светом факела, увидел, что внутри мешок покрыт серой пылью. Провел по ней пальцем — она оказалась шероховатой, как песок. Но это был не песок.

Он потер то, что у него осталось на пальцах, присмотрелся, даже принюхался. Засевшая в голове пчела снова зажужжала.

Ральф рассмеялся.

— Эй, Кутберт! — закричал он. — Ты здесь? Иди сюда и позови брата Томаса!

На следующий день робкие лучи солнца сумели прорваться сквозь пелену туч и немного осветить и согреть землю в преддверии нового шторма. Но даже солнце не могло разогнать мрачное настроение сестры Руфи и брата Мэтью.

Оба они находились сейчас в покоях настоятельницы и, судя по всему, чувствовали себя не лучшим образом. Однако не все присутствующие там пребывали в столь подавленном состоянии: Элинор выглядела лишь озабоченной, таким же казался и брат Эндрю, а на лице сестры Анны даже играла легкая улыбка.