Дж. Джонс - Реквием в Вене

— Скорее же, — умоляла Берта, уставившись вверх, на соединение между стационарной и вращающейся сценой, которое уже было на грани разрыва.

Времени для размышления не оставалось. Вертен чуть оттянул проводок, поднял лезвие вверх и одним движением рассек его.

Боже, что же он сделал? Он разрезал правый проводок. Внезапное интуитивно принятое решение. Нет. Это было нечто большее. Ему на ум пришел детский стишок: «Левый — нуль, всех лучше — правый!» Поговорка, которой обучил его Штайн, чтобы распознавать отрицательные и положительные проводки: «Левый — нуль, всех лучше — правый!»

Он выпустил весь скопившийся в его груди воздух в одном медленном выдохе, чувствуя на своем плече надежную руку Берты.

Гросс все еще вел разговор со служителем, когда Вертен вернулся, держа в руке кожаный ранец с динамитом.

Служитель теперь проявил большую сговорчивость после того, как ему наконец показали письмо князя Монтенуово.

— Все в порядке, сударь? — осведомился он у Вертена, когда супружеская пара спустилась по лестнице.

Вертен передал сумку озадаченному служаке.

— Да, полагаю, что теперь все в порядке, — произнес он.

Служитель открыл сумку и ахнул.

— Только постарайтесь не уронить это, — предупредил Вертен. — Динамит — прескверная штука!

Гросс не выразил никакого удивления по поводу того, что Вертен вернулся не только со взрывчаткой в руках, но и с женой.

— Похоже на то, что вы оказались на волосок от гибели, — заметил Гросс, не преминув также заглянуть в сумку.

— Нам всем довелось побывать там, — вздохнул Вертен. — Но пусть спектакль продолжается.

На этот раз, когда он обнял Берту, она не сделала ни малейшей попытки оказать сопротивление.

Несколькими днями спустя все собрались вокруг бидермайеровского обеденного стола в квартире Вертена и Берты. К послеполуденному чаю были поданы впечатляющий венский кекс и великолепный слоеный штрудель. Фрау Блачки сегодня превзошла саму себя, подумал Вертен. Гросс пересказывал свой разговор с Зигфридом Блауэром, имевший место ранее в полицейском управлении.

— Этот человек одержим бредовыми идеями, — повествовал Гросс. — Он винит Малера буквально во всем, что пошло вкривь и вкось в его жизни, начиная со смерти старшего брата Ганса. Но, как и многие извращенные люди, он гениален. А теперь, когда его партия проиграна, Блауэр не склонен ничего скрывать. На самом деле он, похоже, испытывает наслаждение в том, чтобы делиться своими дьявольскими замыслами.

Гросс на минуту прервался, чтобы отправить в рот изрядный кусок пирожного.

— Прежде всего, — возобновил он свой рассказ, — это его личина Блауэра, человека с самообразованием из нищего пригорода Оттакринга, оказавшегося способным подняться до положения мастера сцены в Придворной опере, после того как ее директором стал Малер. Блауэр не спешил, лелея свою мечту об отмщении, обдумывая различные жуткие способы покончить с Малером и не привлечь внимание к самому себе. Затем, когда вы, Вертен, как-то столкнулись с ним в опере, он почувствовал в вас врага. Ему было необходимо предпринять какие-то действия, и, обнаружив, что в вашей адвокатской конторе недавно произошла смена персонала, он завел дружбу с этим незадачливым Тором. Вам известно, что они оба побывали в Америке?

— Тор сообщил мне, что он некоторое время прожил там, — подтвердила Берта.

— Да, именно так, — продолжил Гросс, — и оказывается, что Блауэр, или Вильгельм Карл Ротт, также совершил путешествие за океан в погоне за удачей. Однако в результате он погряз в трясине карточных долгов и очутился в среде уличных банд Нью-Йорка. Чтобы выплатить долги, ему пришлось браться за выполнение самых грязных дел для шайки шантрапы из Ист-Сайда, известных под прозвищем «Салаги», у которых, похоже, он и перенял свои опасные познания в обращении с ядами, изготовлении бомб и приемах поножовщины. Он буквально светился, хвастаясь мне сегодня утром своими достижениями. Блауэр даже намеревается написать мемуары. Я не уверен в том, где кончается правда и начинается вымысел, но история сама по себе чрезвычайно увлекательна и объясняет его познания в самых разных способах умерщвления людей.

— Здесь только остается уповать на принцип талиона, — вздохнул господин Майснер. — Око за око. Этот человек не заслуживает права на жизнь.

Однако Гросса нельзя было отвлечь темой о надлежащем наказании.

— Блауэр подстроил «случайное» знакомство с одиноким Тором в пивной, которую часто посещал помощник адвоката. Тор страдал от одиночества, ему не хватало дружбы, приятельских отношений, он истосковался по ласковому слову от другого человеческого существа. Было легко уверить его в том, что он, Блауэр, и был истинным другом, которого преследует руководство оперы и в особенности господин Малер. Он смог убедить простодушного Тора в том, что все сговорились против мастера сцены, стараясь навесить на него целый ряд несчастных случаев, пытаясь представить все таким образом, будто он, Зигфрид Блауэр, действительно пытается убить Малера. Блауэр пошел на огромный риск с Тором, рассказав ему даже о «совпадении» своего посещения скрипача, господина Гюнтера, в ночь самоубийства этого человека. И пожаловался Тору, что эту смерть также пытаются навесить на него. И Тор наивно проглотил все это, поверил ему и сообщал о всех событиях в проводимом расследовании.

— Как можно быть столь легковерным? — спросила Берта, хотя затем вспомнила свою первоначальную беседу с Тором и его несколько самоуничижительную манеру поведения. Блауэр заполнил ту пустоту, которую Тор нес в себе.

Гросс вновь обошел прочие отступления. Он упрямо излагал свои объяснения, как будто не услышав слов Берты.

— Как только Блауэру удалось заполучить осведомителя внутри самого расследования, у него появилась возможность манипулировать событиями. Он был чрезвычайно горд тем, что назвал своим «гамбитом великих музыкантов», — продолжил Гросс. — Как вы и предположили, Вертен, Тор увидел ваш перечень подозреваемых, и когда он сообщил о нем Блауэру, этот негодяй понял: изучение прошлого Малера наверняка вскроет существование Ганса Ротта и, отсюда, его брата, и это всего лишь вопрос времени. Так оно и вышло на самом деле, поэтому появилось на свет его анонимное письмо, пустившее нас по ложному следу некоего мерзавца, убивающего наших великих музыкантов.

— Так Тор не имеет с этим ничего общего? — осведомился господин Майснер. На его верхней губе красовалось пятно сахарной пудры.

— Только как ничего не подозревающий сообщник, — промолвил Гросс.

— Какая удача, что ваш официант Отто запомнил бакенбарды котлетками, — шепнула Берта мужу.