Вениамин Кожаринов - Завещание барона Врангеля

В данный момент Наполеон сокрушался от того, что в письме Маршан к сыну не было ничего лично для него. Свою желчь он решил излить на Монтолона, причем в его отсутствие. Играя с Гаспаром Гранье в шашки, экс-император сделал генералу предложение:

— Послушайте, друг!.. Почему бы вам не заменить Шарля? Вы могли бы записывать вместо него мои мемуары… Это утомительное занятие, но оно приносило бы вам от пятисот до тысячи луидоров в день!

— Ваше величество, раз-другой я не против, но вы же знаете, как я непоседлив. К тому же вы приказали мне потрошить Бальмена…

— Да, барон, вы правы. Но подумайте и о том…

Император не успел договорить. Дверь в смежную комнату приоткрылась, и на пороге появился Маршан. В одной руке он держал присланный ему из Шеннбруна шелковый платок, в другой — еще горячий утюг.

— Ваше величество, здесь важные новости…

Наполеон сбросил на пол шашки и выхватил платок из рук камердинера. Сквозь красные цветы, коими было усеяно поле платка, едва заметно проступали буквы… Император прочитал текст…

— Барон, я хочу услышать это из ваших уст: я не верю своим глазам!

Гранье взял теплый от глаженья платок и прочитал:

— «Польский капитан вовсе не тот, за кого себя выдавал. Александр живо интересуется вашим положением… Есть сведения, что в скором будущем войска союзников покинут Францию».

Наполеон многозначительно молчал. Его взгляд, устремленный в пространство за окном, был полон неясных надежд. Так смотрят в утренние сумерки, ожидая первых лучей восходящего солнца…

В депешах, посылаемых Бальменом в Петербург, немало места отводилось рассказам о Бонапарте и его клевретах. Часто в основе их лежали слухи, сплетни, догадки, однако никогда Бальмен не делал из всего этого далеко идущих выводов и никогда не проявлял инициативу в том, что касалось его связей с обитателями Лонгвуда. Тем не менее именно к Бальмену были чаще всего обращены взоры Монтолона, Бертрана, Гранье и самого Наполеона. И все же Бальмен не ожидал, что барон нагрянет к нему с визитом без приглашения…

Со стороны Гранье это был шаг, ставивший русского комиссара в очень неловкое положение. Не только потому, что Бальмен был всегда щепетилен в исполнении посольских обязанностей. Но также по той простой причине, что подобные действия могли сказаться на отношении губернатора к своей падчерице Шарлотте Джонсон, которой Бальмен намеревался предложить руку и сердце…

Законы гостеприимства обязывали, однако, чтобы Бальмен принял Гранье должным образом.

Генерал сидел, положив на колени свою знаменитую шпагу, и с таким пристрастием осматривал жилище русского комиссара, как будто сам воздух в нем был насыщен важной информацией.

— Прекрасный пунш, господин Бальмен! Он напомнил мне несчастные дни в Москве… Наши солдаты буквально умывались русскими винами…

— Кажется, генерал, последующие события заметно отрезвили их?

— О, господин комиссар, не будем злопамятны! Можно ли жить одним прошлым… Москва! Не будь я французом — предпочел бы всем нациям русскую.

— Отчего так?

— Видите ли, граф, у вашего народа есть прекрасное качество: умение прощать даже злейшему врагу.

— Вы правы, барон. Мы умеем прощать, но не забывать…

— Я вас понял, граф. Согласитесь, однако, что у Наполеона тоже были причины обидеться на Александра. Но по прошествии времени мой император изгнал из памяти все, что было между ними худого. До сих пор он с удовольствием вспоминает Мальмезон и Эрфурт… Теперь, когда Наполеон — лицо частное, ничто не может помешать возобновлению дружбы двух великих людей. Не так ли?

— Барон, я не знаю намерений моего императора. Что касается исполнения посольских обязанностей, то я стараюсь быть объективным наблюдателем, без каких-либо корыстных целей.

— Помилуйте, граф! Я далек от мысли подозревать вас… И все же… Хотим мы того или нет, но история совершается не без нашего участия. Ваши депеши в Петербург со временем будут читать потомки. Скажу откровенно: свет гения упал на нас не случайно.

Бальмен застал Сантини в том положении, в каком тот находился, когда граф выскочил вслед за невестой из дому. А между тем, едва за Бальменом закрылась дверь, Сантини легкой, прыгучей походкой подскочил к письменному столу, осмотрел все ящики, в одном из них нашел ключ. Взгляд портного упал на железный сундучок… Мгновение спустя он открыл его и взял в руки то самое письмо, которое с таким неудовольствием незадолго до него читал комиссар. Сантини выхватил из-за уха карандаш, стал наносить какие-то знаки на белоснежный манжет своей сорочки… Закончив эту операцию, он сорвал манжет с руки и спрятал его в сумку с портновскими принадлежностями…

На лице итальянца сияла невозмутимая улыбка. Граф был рассеян и мрачен.

— Синьор Сантини, я вынужден прервать сеанс… Завтра после полудни…

— Какое «завтра», господин Бальмен! Хорошему портному довольно одного сеанса… Вам нечего больше беспокоиться. Прощайте, синьор!

— Прощайте, Сантини…

Наполеон, только что вернувшись с прогулки, лежа на софе, читал «Дона Санчо…» Корнеля, как в комнату не вошел, но влетел генерал Гранье — первый ординарец и шталмейстер двора. В нарушение субординации он крикнул:

— Ваше величество, Сантини только что от русского комиссара, и — вот…

Наполеон жадно читал записи, сделанные расторопным портным. Это была инструкция графа Нессельроде Александру Бальмену, присланная по вступлении последнего на пост русского комиссара при английском губернаторе Святой Елены.

Подбородок Наполеона дрогнул.

— Гаспар, вы вторично заслужили слова самой высокой благодарности… Ура! — сказал Наполеон с таким пафосом, будто перед ним стояли послы всех европейских государств. — Александр более не видит во мне врага. Смотрите, барон, что пишет Нессельроде: «Вы каждый день должны отмечать все, что узнаете о нем, записывая в особенности то, что в разговорах его с вами окажется особенно замечательным…» Но самое важное, Гаспар, вот это: «В сношениях своих с Бонапартом соблюдайте умеренность и пощаду, которые вправе требовать положение столь деликатное и личное уважение».

— Ваше величество, не кажется ли вам, что последние строки продиктованы лично…

— Несомненно, барон! Это стиль Александра. Бальмен нечестен со мной… Он уклоняется от общения вопреки указаниям из Петербурга. Видимо, Лоу затравил его вконец? Отныне, барон, вы будете встречаться с ним как можно чаще… Сегодняшний день стоит Аустерлица! — Наполеон был счастлив, как ребенок.

Бальмен склонился над листом бумаги… Это было письмо в Петербург, графу Нессельроде. В нем он просил дать ему отпуск, чтобы поехать подлечиться на воды.