Андрей Баранов - Павел и Авель

– Это точно… – мрачно протянул Морозявкин, допивавший к тому времени пятый стакан вина кряду. – Еще одно такое приключение – и мы вернемся домой в деревянных коробках.

– Это в том случае, если наши тела найдут и опознают, в чем лично я сомневаюсь. – мрачно закончил мысль недовольный граф, которого в довершение всего неожиданно разбила подагра.

– Так вы что же, хотите вернуться восвояси? А что скажет на это ваш патрон, князь Куракин? – вопросила Лизонька, порозовевшая после вина и приключений. Это было сродни наречению графа трусом, и не будь Лесистратова дамой, а у графа подагры, всхлопотать бы ей по славному личику.

– Пусть этот старый… пусть его сиятельство говорит что хочет! Мне дорога моя графская шкура, – промолвил граф Михайло в отчаяньи и швырнул заблаговременно опорожненный бокал в угол комнаты.

– А как же ваша графская честь? Неужели сам граф Г, храбрейший из храбрых, сдается? – Лесистратова иронически прищурилась, вполне осознав свою неприкосновенность.

– Мадемуазель, чья бы корова мычала, а ваша могла бы и помолчать! – граф в подобных стрессовых ситуациях совершенно терял свой аристократизм и обходительность.

– Фи, граф Михайло, какой вы грубый! Если вы струсили, господа, то я продолжу преследование барона одна… И пусть слабая женщина сделает то, что оказалось не под силу крепким мужчинам!

Это было уже слишком и немного подобревший от вина граф решил резко сменить тактику, ибо продолжение дискуссии в том же духе наглядно вело в философский тупик.

– Ну хорошо, – примирительно пробормотал граф Г., допивая бутылку Шабли до дна и отирая потное чело батистовым платочком. – Давайте отдохнем тут пару дней, а там посмотрим, куда поворачивать оглобли… то есть наших боевых коней!

На том и порешили. Дальнейшее пребывание в Париже считалось днями отдыха и развлечений, тем более что их недруг, черный барон, наверняка успел зарыться в какую-нибудь глубокую нору, опасаясь полиции и мести братьев-масонов. Теперь же каждый мог любоваться городом в свое удовольствие и поправлять расстроенные нервы как хотел.

Лесистратова наконец-то в полной мере обратила свое внимание на истинно парижскую моду. Она совершила набег на квартал кружевниц, и запаслась роскошными кружевами и атласными лентами, которые производились для безвременно канувшего в Лету королевского двора. Кроме того, Лиза накупила множество платьев ставшего модным после Революции стиля ампир, с его открытыми наполовину прозрачными одеяниями. Украшений к ним полагалось немного, но Лиза рассчитывала компенсировать это с помощью флаконов, наполненных фиалковой или же розовой водой, так как духи по ее мнению всегда привлекали внимание кавалеров. Ей было невдомек, что ампирическая прозрачность ее одеяний сыграет в дальнейшем значительно большую роль в привлечении мужских взоров, чем какая-то там пахучая водичка.

Морозявкин же решил твердо изгнать из своего воспаленного последними событиями сознания всяческую мистику, и с этой целью перепробовал все вина в ближайших трактирах. Надобно отметить, что дабы сдержать вместе с винным потоком наплыв в Россию вольнодумства, Екатерина Великая запретила ввоз французских вин после французской же революции, и сей запрет был отменен лишь Павлом I. Так что питерские пропойцы весьма соскучились по роскошному напитку.

Морозявкин пробовал бургонское красное и бургонское белое, отдал должное пенистому шампанскому, распробовал и шампанское красное, капо белое и красное, фронтаньяк и изысканное старое белое французское вино также не остались без его внимания. Человек низкого происхождения, масье Вольдемар в тонкости вкуса не уступал многим русским вельможам, которые в то время уже не мыслили свою жизнь без сих вин, лучших и вовсе недешевых.

Что касается графа Г., то он направился на променад в Булонский лес. Прекрасный классический французский парк не обманул его ожиданий. Еще в начале XVIII века парижские вельможи стали тут прогуливаться, а король Людовик XVI превратил лес в публичный парк, открытый для широкой публики. Полюбовавшись аккуратно подстриженными деревьями, кустами и водопадами, граф Г. даже несколько растрогался. Поэтому он не стал убивать пару воришек, которые по неопытности попытались отнять у него кошелек, а отпустил их с миром, легонько вспоров одному живот, и отрезав другому ухо, даже не все ухо, а лишь три четверти. Пристыженные и посрамленные, истекая кровью и волоча за собой выпущенные кишки, они уползли в те же кусты из которых и появились. Надо отметить, что лес стал прибежищем разбойников и проституток еще во времена Столетней войны. Причем сначала гуляющих по старому договору брали в оборот проститутки, стараясь облегчить кошелек доверчивых и падких на развлечения прохожих, а довершали дело уже разбойники, легко справляясь с расслабленными от недавнего беспутного удовольствия жертвами. Правда потом разбойники облегчали и кошельки проституток, но это было уже их внутреннее булонское дело.

Так вот, наш великолепный граф, будучи человеком весьма брезгливым, наотрез отказался от услуг первой части местной мафии, а потому ко второй части подошел абсолютно неподготовленным, а именно вовсе не расслабленным и совсем даже начеку, взбудораженным и разозленным притязаниями алчных, грязных и вдобавок малопривлекательных женщин.

Пока наши герои гуляли по различным мировым столицам, пытаясь объять необъятное, в Санкт-Петербурге происходили всякие рутинные и неординарные события. Весна добралась и туда, но его императорское величество отнюдь не подобрел. Напротив, он весьма часто вспоминал об утраченной тетради с предсказаниями вещего монаха, и вызывая к себе князя Куракина, спрашивал его резким тоном:

– Ну что, нет ли новых сведений о нашей пропаже? Отвечайте, Александр Борисович, прошу вас, не медлите.

– Ваше величество, к моему огромному сожалению новостей нет, – ответствовал князь Куракин почтительно. – Ищут, следуют буквально по пятам, но пока – увы…

– Ищите! Ищите зорче! Я подозреваю что граф Г. и его люди не вылезают из парижских кабаков, вместо того чтобы заниматься делом! В этом манускрипте заключено все будущее российской монархи – понимаете ли вы это?

– Понимаю, государь наш Павел Петрович… Будем искать… – эта беседа повторялась практически еженедельно. Разве что перламутровые пуговицы не упоминались, ибо история на тот момент до них еще не дотекла.

Монах Авель, он же Василий Васильев, спокойно жил в своем монастыре и о новых откровениях, посылаемых ему свыше, пока что помалкивал. Баронесса Ольга развлекалась, наслаждаясь жизнью во всех отношениях и как говорили про нее злые языки стараясь faire l\'amoure со своими фаворитами, конюхами, слугами, служанками, кобелями, и даже с мужем. Впрочем, возможно все это были не более чем злые сплетни, особенно про мужа. И чего только не наговорят сплетники про привлекательную молодую женщину в самом расцвете лет, не обделенную ни умом, ни талантом, ни удачей!