Йен Пирс - Падение Стоуна

Он был счастливым человеком, этот мистер Джордан, сотворивший светскую вселенную в своем глухом городишке. При иных обстоятельствах, полагаю, я мог бы найти его нудным: его жизнь, состоящая из партий в бридж и ужинов в гостях, мне никак не подошла бы. Но я черпал утешение в том факте, что ему она нравилась, и обнаружил, что мои симпатии отдают грустью. Я страшился за мистера Джордана: я чувствовал, что анархисты и Рейвенсклиффы преуспеют в том, чтобы рано или поздно смести все это, и мир обеднеет из-за такой потери. Затем я заснул тем сном, который абсолютно идеален. Это было великолепно, и, помню, в глубинах моего забытья я подумал: если смерть обладает каким-то сходством с этим сном, бояться ее нечего.

Когда я проснулся, солнце светило жиденько, а вчерашний проводник — свежевыбритый и аккуратный — легонько меня расталкивал.

— Утренний чай, сэр? Тосты? Вашу газету? Горячая вода ожидает на полке. Спешки нет никакой, сэр, но если бы вы встали до истечения часа…

Мой попутчик уже сошел, купе было всецело в моем распоряжении, и я воспользовался этим в полную меру. Вагон отцепили и отогнали на запасной путь, где стояла тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом да иногда шумом поезда, проходящего мимо. День выдался чудесный, чему только способствовал тот факт, что я абсолютно не вспоминал, зачем, собственно, я тут, пока пил чай, читал газету, брился и одевался с неторопливостью, подобающей человеку со средствами.

Я вручил проводнику щедрые чаевые, затем безмятежно покинул вокзал и очутился посреди Ньюкасла. Воздух казался тяжелым, в нем висел запах угля, чего в купе я не заметил. Здания были вычернены сажей, десятилетиями оседавшей на всех до единого. Архитектура выглядела мрачной и зловещей. Ни намека на светлую штукатурку западного Лондона, пусть она часто и отливала копотью: на улицах мало деревьев и еще меньше людей. Только рассыльные да редкие велосипедисты. Ньюкасл был рабочим городом — городом рабочих, и в это время дня он работал. Я несколько минут озирал этот пейзаж, крепко держа чемодан, и решил, что торопиться некуда. Я ведь солидный делец. Вот почему на мне мой лучший костюм — мой похоронный и свадебный костюм, в который я переоделся перед отъездом. Он был чертовски неудобным, но не зря: напоминал мне о моей задаче и о моей роли.

Я вел себя так, как, по-моему, мне следовало себя вести, вошел в отель «Королевский вокзал» прямо через улицу и снял номер на ночь. Затем следующий час потратил, распаковываясь и лежа на кровати, поупивался богатством и комфортом. Я еще никогда не останавливался в отелях. В приличных отелях вроде этого. В тех случаях, когда я путешествовал, я останавливался в меблирашках, сдающих комнаты на одну ночь. Всегда дешевых, иногда чистых и обычно содержавшихся кем-нибудь вроде моей лондонской квартирной хозяйки. Здесь все было по-другому, и я не торопясь осваивался и с номером, и с вестибюлем, а затем усмотрел ресторан. Да, не так уж и трудно, решил я. Если Элизабет способна притворяться немецкой анархисткой, то и я сумею на несколько часов замаскироваться под профессионала среднего класса.

Затем я был готов. Распорядился вызвать кеб и велел кучеру отвезти меня на верфь «Бесуик», где мне предстояла встреча с мистером Уильямсом, генеральным управляющим. Мои разговоры с ним я буду излагать вкратце, поскольку большого значения они не имели. Накануне я послал телеграмму с сообщением, что душеприказчик Рейвенсклиффа поручил мне прояснить кое-что касающееся завещания. Я дал понять, что я юрист, поскольку выдай я себя за кого-нибудь еще, разоблачить мое невежество было бы слишком уж просто. Но даже и под этой личиной неловких моментов хватало, так как о коммерческом праве мистер Уильямс знал куда больше, нежели я. На первый взгляд, угрюмый, собранный коротышка, которому отнюдь не нравилось попусту тратить свое время. Только в течение нашего разговора я осознал, что он куда сложнее. В сущности, очень интересная личность, а его начальная колючесть порождалась главным образом тем, что он не терпел людей вроде меня, а вернее, людей, к которым я якобы принадлежал. Лондонцев. Денежных людей. Юристов. Не понимающих промышленного производства и не питающих к нему симпатии. У Уильямса было больше общего с тружениками его цехов, чем с банкирами Сити, хотя те и другие его явно доводили. Он был посредником, допекаемым со всех сторон.

В конце концов я его завоевал. Признался, что не имею ни малейшего понятия о Сити, рассказал ему о моем собственном происхождении среди велосипедных мастерских Мидлендса, представил себя, насколько удалось, более похожим на него, чем на банкиров его воображения. В конце концов он расслабился и начал говорить более свободно.

— Собственно, зачем вы тут?

Я постарался выглядеть пристыженным.

— Крайне глупо, — сказал я. — Но закон требует, чтобы душеприказчики подтвердили существование завещанной недвижимости. То есть, если покойный оставляет пару запонок другу, душеприказчик обязан подтвердить существование этих запонок. Я здесь всего лишь для того, чтобы подтвердить, что верфь существует. Это ведь так? Она не мираж воображения? Мы тут не допускаем никакой ошибки?

Мистер Уильямс улыбнулся.

— Существует, существует. А поскольку закон — зверюга требовательный, я ее вам покажу, если желаете.

— Еще как желаю, — сказал я с энтузиазмом. — Это будет замечательно.

Он извлек из кармана часы и посмотрел на них, затем вздохнул, как человек, убедившийся, что день транжирится впустую, и встал.

— Ну, так идемте. Обычно я совершаю обход в обеденный перерыв, но почему бы и не изменить слегка мой распорядок?

— Ваш обход? — спросил я, когда мы покинули контору, после того как Уильямс предупредил своих клерков, куда он направляется. — Вы говорите, как врач.

— В некоторых отношениях суть та же, — ответил он. — Очень важно, чтобы тебя видели, а также ощутить общий дух. Приходится делать это все чаще, ведь все больше наших рабочих присоединяется к профсоюзам.

— Это вам досаждает?

Он пожал плечами.

— На их месте я в профсоюз вступил бы, — сказал он, — хотя мне он жизнь и усложняет. Но я всегда делаю обходы. Его милость считает… считал, следовало бы мне сказать, что это очень важно.

— Вы хорошо его знали? — спросил я. — Мне не довелось встречаться с ним. Он кажется интересной личностью.

— Он был куда больше, — сказал Уильямс. — Но его никогда не оценят по достоинству. Артистов все знают, не то что промышленников, хотя именно они создают богатство, оберегающее нас от бедности.

— Что же в нем было такого великого?

Уильямс задумчиво посмотрел на меня, затем сказал:

— Вот сюда.

Он провел меня в дверь, по коридору, затем вверх по лестнице. Затем еще одна, и еще, и еще. Взбирался он с достаточной легкостью, я пыхтел позади в темноте, гадая, куда мы идем, пока наконец он не остановился перед еще одной дверью, не открыл ее и не вышел на яркий солнечный свет.