Олег Петров - Стервятники

- А при чем тут Лида, товарищ майор?

- Вот тут как раз твоя Лида не при чем, - Круглое лицо Генкина наливалось багровой злостью. - Ты мне все-таки ответь, это что за трезвон?

- По делу Лоскутникова. Такие интересные версии и мотивы выплывают, Петр Григорьевич.

- Писаренко! Убийцы во всесоюз. тьфу ты! Во всероссийском розыске, личность двух из них установлена, а дело при-ос-та-нов-ле- но! Понял? У тебя, что, других дел нет?

- Ну, почему. Пять грабежей по шапкам.

- Работай, капитан! И потом. А запросы по розыску ты обновляешь? Когда последний раз?

- В сентябре.

- В сентябре. Красота! Покажешь мне всю переписку по делу. В сентябре!.. А он мотивы изучает! Вот что, Писаренко. За нарушение приказа по продолжительности телефонных переговоров огребешь материально и дисциплинарно! И новогодний хоровод водить тебе, видимо, в дежурной части.

Дмитрий вышел от начальства и подумал, что Лидочку «обрадовать» самое время: планы на новогоднюю ночь рухнули. Потому как дежурить будет капитан Писаренко по родному Центральному отделу.

Дмитрий вдруг поймал себя на мысли, что уже и не помнит, был ли у него когда-то, кроме детства, новогодний вечер? У настоящей елки, или там, сосенки, с шампанским, боем курантов, «Голубым огоньком» по телевизору. В теплой, так сказать, домашней обстановке.

Вспомнить ничего определенного он не смог. Вернулся в кабинет, с ненавистью посмотрел на заваленный бумагами стол, перевел взгляд на обшарпанную дверцу сейфа - не надо рентгена, и так знал: битком набито железное нутро неоконченными делами. Тормоз вы, капитан Писаренко, в деле борьбы за процент раскрываемости! Взыскание под новогоднюю елочку огребете - к маме не ходи. Следовательно, «тринадцатая зарплата» уполовинится, если будет вообще.

Дмитрий мысленно подсчитал выслугу - на смешанную пенсию вытягивалось. И написал второй рапорт. С той самой припиской про последующее увольнение со службы. Некстати вновь подумалось о деле Лоскутникова. С неожиданно нахлынувшим безразличием. А действительно, ему это надо?

Воробей доклевал крошки на оконном отливе и улетел, довольный и согревшийся, с новогодним настроением.

МАНЬЧЖУРИЯ. Последний раз Захар Иванович останавливался здесь на сутки в начале апреля, когда ехал по командировочным делам в Харбин. И не думалось тогда, что следующие пять месяцев превратятся в такую круговерть! Даже когда в феврале рослый и неулыбчивый китаец - явление совершенно нехарактерное для «ходей» - привез тайное письмо от Ивана Федоровича, совершенно не предполагал Захар Иванович нынешнего исхода.

Иван Федорович - господин казачий генерал Шильников, - возглавил, осев в Маньчжурии, откатившиеся за Аргунь белые силы. В давнишнем сослуживце (двенадцать лет назад вместе служили в Читинском казачьем полку, а потом заседали в правлении Забайкальского казачьего войска) Захаре Ивановиче Гордееве у него никаких сомнений не было. Наоборот, в февральском письме, приветствовал «врастание» в политическую жизнь «буфера», но заметил: пора переходить к активным действиям.

«Ни на минуту не оставляю усилий по возвращению на забайкальскую землю. Приступил к формированию сильного отряда для борьбы с властями Дальне-Восточной Республики во имя спасения родного края от нищеты и рабства. Предлагаю и тебе, мой друг и боевой товарищ, принять участие в этой святой борьбе с оружием в руках... Пока ты при исполнении должности члена Читинской городской управы, изыщи возможность командироваться в наши края по какой-либо надобности. Крайне важно, чтобы повод был совершенно законный и не вызывал подозрений, потому как тебе, дорогой Захар Иванович, надо будет вернуться в Читу «<���чистым»: ты нужен в Чите, для действий с запада...»

Апрельскую командировку в Харбин Гордеев получил без затруднений. Повод представился презабавнейший: во всей Чите невозможно было сыскать малярных красок ярких колеров. В городской управе затевался летний ремонт, «текущий момент» постоянно требовал яркого плакатного слова, и краски оказались в жесточайшем дефиците. В читинских пакгаузах, по линии военного ведомства, нашлось лишь несколько бочек защитной, цвета хаки, кирпичного сурика и серой морской - шаровой. А в Харбине разноцветья было хоть пруд пруди.

- Задание тебе, друже, ответственнейшее, - обнял погрузневший Шильников приятеля, пахнув густым сладким духом нафабренных усов. - Сформируешь отряд на участке Чита - Хилок. Для препятствования нормальному движению по Забайкальской железной дороге. Естественно, по сигналу, когда я выступлю со своими силами.

Потертый казачий мундир с генерал-майорскими погонами был тесноват раздобревшему Шильникову, но живость движений новоявленного полководца не сковывал.

Генерал резво повернулся от пришпиленной на стене простыни карты-двухверстки, склеенной по всем правилам штабного искусства, небрежно бросил на стол лакированную бамбуковую указку.

- До выступления основных сил займись, Захар Иванович, формированием тайной военной организации. Костяк составить советую из надежных офицеров. Их в Чите, знаю, осталось немало.

- Есть такие, - кивнул Гордеев. - Некоторые даже в резерве назначений штаба НРА числятся.

- Это что за войско? - поднял брови Шильников.

- Не хватает строевых должностей в «буферной» Народно- революционной армии, вот и сидят в резерве, но паек получают. За лояльность.

- Прикармливают, значит, большевички, военную косточку.

- Приходится, - усмехнулся Захар Иванович. - И так смуты хватает.

- Наслышаны, - пробежала усмешка и под усами Шильникова. - Особенно про последний приказ вашего военного министра господина-товарища Блюхера. О роспуске партизанских отрядов. Как оцениваешь решение военмина?

- Партизанская вольница властям надоела. Среди этих таежных героев мало кто безболезненно к мирной жизни переходит. С винтарем наперевес - это не землю пахать! Во вкус анархии и реквизиций множество народу вошло. Чего о хлебе радеть - клац затвором - и сыт. Отвыкли босяки от крестьянского труда.

- И это нам на руку, Захар Иванович, дорогой! - Шильников хлопнул обеими ладонями по бумагам, устилающим столешницу. - Недовольных партизан надо привлекать на нашу сторону! Этой работе - самое время! Если сумеем посеять в партизанской среде вражду к коммунистам и существующей в Дэвээрии власти - половина дела сделана! Вражду, ненависть и рознь! Маленькими кучками отрывать людей от былого красного партизанства, понимаешь? Англичане огромнейшую Индию в полон взяли, а почему? Потому что методично следовали своему правилу: разделяй и властвуй! Чуешь, куда клоню?

- Чуять-то я чую, - снова усмехнулся Гордеев. - Куда только нагайки и застенки нашего дорогого атамана подевать? Эта кровавая память из краснопартизанских душ долго выветриваться будет.