Хулия Наварро - Глиняная Библия

– В Париже.

– В Париже? – Клара вздохнула, по-хорошему завидуя Иву.

– Он сказал, что уже начал хлопотать об организации выставки, и поинтересовался, собираешься ли ты приехать.

– Приехать куда?

– Не знаю. Думаю, туда, где будут заниматься организацией выставки. Я его об этом не спросил.

– А ты, Ахмед, туда поедешь?

– Я буду сопровождать тебя, – осторожно ответил Ахмед.

Он знал, что сотрудники Министерства внутренних дел записывают все телефонные разговоры и что после убийства Альфреда Танненберга было приказано провести тщательное расследование. Среди приближенных Саддама было достаточно людей, которым везде мерещилась измена, и они наверняка решили, что Танненберга убил кто-то из его ближайшего окружения.

– Сейчас пять часов утра, и если тебе больше нечего мне сказать…

– Мне есть что тебе сказать: ты должна немедленно вернуться в Багдад. Сегодня уже восемнадцатое марта…

– Я знаю. Я пробуду здесь до завтра. Сегодня мы обнаружили еще одну комнату и несколько десятков табличек.!

– Нет, Клара, тебе нельзя там оставаться. Ты должна вернуться в Багдад, в свой дом. Сейчас проводят мобилизацию уже всех мужчин. У тебя ведь и так почти не осталось рабочих.

– Еще один день, Ахмед.

– Нет, Клара, нет. Я прямо сегодня утром пришлю за тобой вертолет…

– Сегодня я отсюда не улечу, Ахмед. Подождем до завтра.

– Ну ладно, пусть будет завтра. Но только рано утром.

Джиан Мария не спал всю ночь: он хотел успеть рассортировать последние найденные таблички, прежде чем рабочие упакуют и сложат их в контейнер, в котором их затем должны были переправить в Багдад.

У него сильно болели глаза от того, что он уже много времени напряженно всматривался в нечеткие значки, выдавленные на поверхности глины. Ему оставалось просмотреть еще довольно много табличек, когда он, взяв наугад одну из них и взглянув на нее, вдруг вздрогнул, причем так сильно, что табличка едва не выпала из его рук на пол и не разлетелась на куски: в верхней части этой таблички Джиан Мария увидел имя «Шамас». Чувствуя, как все сильнее колотится его сердце, священник стал читать написанный на табличке текст, водя пальцем по ровным линиям клиновидных значков.

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. [15]

Из глаз священника полились слезы. Он был так сильно потрясен, что почувствовал безотлагательную потребность опуститься на колени и возблагодарить Господа.

Затем он снова взял в руки глиняную табличку со значками нанесенными на нее более трех тысяч лет назад писцом, утверждавшим, что Авраам поведал ему историю сотворения мира чтобы люди могли узнать Истину.

На этой глиняной табличке были записаны слова Авраама которые родились в его сознании по воле самого Господа и которые – через много веков – вошли в бесценную книгу, называемую «Библия».

Ошеломленный, охваченный эмоциями, Джиан Мария лишь с трудом смог сосредоточиться и возобновить чтение таблички.

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день вторый… [16]

Священник продолжал читать, не замечая, что делает это вслух. Он чувствовал себя так близко к Богу, как никогда раньше. И тут ему пришло в голову, что, кроме этой таблички, в куче еще не рассортированных табличек наверняка могут оказаться и другие, на которых значится имя «Шамас».

Он начал нетерпеливо перебирать таблички, рассматривая их верхнюю часть, где писцы ставили свое имя. Сначала он нашел еще одну нужную ему табличку, затем еще одну, и еще, и еще… В общей сложности – считая и целые глиняные таблички, и обломки – Джиану Марии удалось обнаружить восемь табличек, написанных Шамасом.

И каждый раз, когда священник находил табличку с именем «Шамас» в стопке плоских кусков глины, обнаруженных всего несколько часов назад, он одновременно и молился, и смеялся, и плакал – такими сильными были чувства, охватившие его.

Джиан Мария понимал, что должен как можно скорее поставить в известность о находке Клару, однако одновременно он испытывал необходимость еще некоторое время побыть одному, чтобы дать волю охватившему его религиозному экстазу. Он говорил сам себе, что на его глазах произошло самое настоящее чудо, и благодарил Бога за то, что по Его воле именно ему, Джиану Марии, было суждено найти эти куски сухой глины, хранившие на себе доказательства присутствия Господнего.

Расшифровывая клиновидные значки, аккуратно нанесенные на глину тростниковой палочкой Шамаса, священник думал о том, кем мог быть этот писец, откуда он знал праотца Авраама и почему тот продиктовал именно ему историю сотворения мира.

А еще Джиан Мария ломал голову над тем, почему Шамас вдруг оказался так далеко от Харрана, где он впервые написал на табличках, о чем ему собрался поведать Аврам, – ведь именно там дедушка Клары нашел те две таблички, на которых Шамас сообщал, что Аврам собирается рассказать ему историю сотворения мира. Скорее всего, тот же самый Шамас оставил свой след и здесь, в Сафране, в этом храме неподалеку от Ура, в котором археологи нашли таблички с предписаниями законов, официальными сообщениями, перечнями растений, поэмами-…

На некоторых табличках значилось имя «Шамас», встречались и таблички с именами других писцов.

Комната, в которой рабочие обнаружили последнюю партию табличек, ничем особым не отличалась: она была небольшая, без каких-либо украшений, но в ее стенах сохранились ниши с полками, на которые когда-то в древности писцы складывали глиняные таблички. Клара говорила, что в этой комнате, возможно, кто-то жил, потому что уж очень она была маленькой. К тому же обнаруженные в ней таблички были не такими, как в других помещениях: только здесь нашли фрагменты эпических поэм, и это также позволяло полагать, что комната не являлась одним из официальных помещений храма. Она вполне могла быть своего рода рабочим кабинетом ум-ми-а – наставника.

Джиан Мария задумался над тем, как резко изменилась его жизнь за последние несколько месяцев. Уезжая в Ирак, он не мог рассчитывать на безопасность, которую обеспечивали стены Ватикана. Будто в далеком прошлом остались размеренная жизнь священника и душевное спокойствие.

Он уже не помнил, когда в последний раз его сон был спокойным, потому что, как только он покинул Рим и отправился на поиски Клары, каждую ночь его терзал страх: он боялся, что не сможет удержать руку, занесенную для совершения преступления. Чувствуя, что его глаза снова наполняются слезами, Джиан Мария стал читать слова, переносившие его в ту эпоху, когда Бог создавал человека: