Росс Кинг - Экслибрис

Перед уходом из Уайтхолла мне взбрело в голову также просмотреть записи, связанные с сэром Ричардом Оверстритом. Он не возвысился в моих глазах, когда я узнал, что он числился законоведом. Но не все же юристы обязательно подлецы, сказал я себе, а сэр Ричард, как оказалось, сделал блестящую и прибыльную карьеру до того, как вынужден был уехать в изгнание в 1651 году. В частном порядке он занимался операциями по передаче недвижимости, а в 1644 году получил должность генерального стряпчего. Позднее он состоял при Морском министерстве и Министерстве иностранных дел, причем, служа по дипломатической части, он был чрезвычайным послом в Мадриде. Он даже входил в состав одного королевского посольства, отправленного в Рим.

Корпя над этими сморщенными документами, я вдруг подумал, не был ли сэр Ричард, как многие из наших мелкопоместных дворян, тайным католиком, а может быть, даже шпионом на службе у Папы или испанцев. Это была дикая мысль, хотя я знал, что в 1645 году в Рим отправилось тайное посольство с целью заключения договора о военной поддержке против Кромвеля в обмен на обращение короля Карла и его советников в римско-католическую веру. Правда, у меня не было никаких сведений относительно того, было ли путешествие сэра Ричарда в Рим связано именно с этой миссией. Да и то немногое, что мне удалось отыскать о Генри Монбоддо, никак не проливало свет на его характер, мотивы действий и даже на религиозные пристрастия. В итоге, поблагодарив клерка за помощь, я отправился в обратный путь по этому обветшалому дворцу к ведущей на пристань лестнице.

Проходя по дорожке церковного кладбища, я увидел среди надгробных плит мужчину и женщину в трауре, стоящих по разные стороны одной из могил. Лицо женщины скрывала вуаль, а голову мужчины покрывала широкополая шляпа. Я прошел мимо прилавка с траурными ветками тиса к первому ряду памятников, чувствуя, что выгляжу подозрительно, да и глуповато, внимательно изучая надписи на могилах. Больше сотни надгробных досок лежали на земляных холмиках под разными углами, отбрасывая длинные полосатые тени на свежескошенную траву, в их неровных рядах тут и там имелись бреши, словно в этих местах не проросли посаженные по весне семена.

Могилу Сайласа Кобба я нашел в центре кладбища, наполовину скрытую под ветвями тиса, который отгораживал ее, по крайней мере частично, от остальных могил: гранитная плита, увенчанная черепом с темными провалами глазниц. К тому времени, когда я нашел ее, один из скорбящих уже ушел, но другой, я чувствовал, следил за мной, слегка повернувшись и наблюдая за моими неловкими передвижениями. Я решил, что, когда он уйдет, мне стоит осмотреть тот памятник, перед которым он стоял. Затем я глубоко вздохнул и нащупал в кармане ключ. И одновременно перечитал надпись:

Здесь покоится

Сайлас Кобб

1585–1620

Soli Deo laus et gloria in saecula [43] Господу Единому хвала и слава в веках ( лат .).

На надгробной плите лежал букетик гиацинтов с ромашками. Это удивило меня. Неужели даже спустя сорок лет кто-то еще печалится о господине Коббе? Его престарелая вдова разве что? Трезво рассудив, что через сорок лет после моей смерти на мою могилу никто не положит цветы — даже через сорок дней после нее, уж если на то пошло, — я с еще большим удивлением разглядывал саму плиту. Остальные мемориальные доски в этом ряду также были установлены в 1620 году, но черепа на них покрылись моховыми париками и надписи частично истерлись, а вот плита Сайласа Кобба выглядела совсем новой. Этот гранит явно не мог пролежать здесь сорок лет.

Мягкие тисовые иглы причесали мои волосы, когда я преклонил колена около этого надгробия и положил принесенный букет на плиту. Сама плита отчасти заросла крапивой, которую я удалил концом палки, прежде чем скользнуть под надгробие пальцами. Почва под ним была темной и теплой и пахла сгнившими клубнями. В образовавшейся после изъятия нескольких пригоршней земли полости пряталась шкатулка. Я почувствовал себя ребенком, выкапывающим игрушечные сокровища, спрятанные прошлой осенью. Вставил ключ в замочную скважину — и замок вдруг открылся с поразительно громким щелчком. Затаив дыхание, я оглянулся через плечо и обозрел кладбище сквозь дрожащие на ветру ветки тиса. Второй плакальщик исчез.

В шкатулке не было никаких сообщений от Алетии, поэтому я просто вложил туда листок бумаги, где подтверждалось мое намерение съездить в Уэмбиш-парк по ее поручению, как мы и договорились. Затем я запер шкатулку, поставил ее обратно, плавно подвинул ромб на место и поплелся к выходу вдоль рядов побитых ветрами и дождями гранитных плит. Меня удивляло, почему Алетия, одержимая секретностью, не настояла на использовании какого-нибудь шифра или симпатических чернил.

Окна в церкви были уже темными, а на Харт-стрит в это время я не встретил ни одного экипажа. Я двигался в обратную сторону, наискосок пересекая церковный двор на юго-запад — к Ситинг-лейн, которая также выглядела пустынной. Уж если я ненавидел дневные прогулки среди толчеи и вони, то что говорить о вечернем Лондоне. У меня возникло неприятное ощущение на спине между лопатками, словно там пристроилась какая-то огромная птица и медленно хрупает своим клювом, помахивая темными крыльями. Было нечто зловещее и опасное в стоявших на Ситинг-лейн домах, казалось, они что-то замышляют, притаившись в сумраке за воротами. Рядом с ними маячила темная громадина Морского ведомства.

Я остановился возле одной из могил и повнимательнее взглянул на это огромное здание, что возвышалось над изгородью тисовых деревьев. Вспомнив о патенте, выданном сэру Амброзу для снаряжения экспедиции в Ориноко, а также о клочке паруса из «Золотого рога» — якобы главном топселе «Бритомарта», я подумал, не зайти ли мне как-нибудь сюда, чтобы навести кое-какие справки. Возможно, у них сохранился судовой журнал «Филипа Сидни», а может, в этом министерстве есть кто-нибудь, кто сможет рассказать мне о его участии в экспедиции сэра Уолтера Рэли к берегам Гвианы. Я вяло размышлял: а нет ли какой-либо связи, ну хоть самой незначительной, между экспедицией Рэли и «Лабиринтом мира». В конце концов, Алетия говорила, что Монбоддо был посредником герцога Бекингема в приобретении произведений искусства, а я знал, что Бекингем, будучи лордом-адмиралом, поддерживал Рэли в его намерении отправиться в Гвиану. Мне также вспомнилось, что пропавшие из Понтифик-Холла книги — одна из которых, написанная самим Рэли, называлась «Открытие обширной, богатой и прекрасной Гвианской империи…» — все так или иначе имели отношение к исследованию Испанской Америки. Или же я просто хватался за любую соломинку?

Разумеется, я давно знал о злополучной экспедиции Рэли. Еще будучи учеником в магазине господина Смоллпэйса, я проглатывал описания путешествий Рэли и Дрейка так, словно это были приключенческие романы. И у меня по-прежнему хранилось много книг об Оринокской экспедиции Рэли, включая рассказы очевидцев, написанные людьми, которые служили на «Дестини» [44] Destiny ( англ .) — богиня судьбы, парка. или на других судах этой экспедиционной флотилии. Вернувшись из Понтифик-Холла, я сразу же просмотрел их, но не нашел ни единого упоминания ни о «Филипе Сидни», ни о сэре Амброзе Плессингтоне.