Мастер Чэнь - Амалия и Золотой век

– Да нет же, Эдди, я действительно ее вижу. Спасибо вам. Вы подарили мне праздник.

Я пожимаю ему руку, делаю несколько шагов по улице, к шуму и голосам, вижу калесу – но не мою. И обнаруживаю вдобавок, что забыла где-то мои старые туфли – а что вы хотели, праздник! Зато чинелы на ногах. А если вывеска здесь, и Хуан сказал, что будет ждать в конце этого переулка… Концов всего два. Вон он, другой конец, там горит золото огней Эскольты, мелькают ноги и головы, совсем близко.

Я делаю несколько шагов по неровному асфальту, смотрю под ноги – тут может быть что угодно. В лучшем случае банановая шкурка.

– Hoy, putangina mong duling!.. – почти прошептал человек из темноты, из дверного проема. И сделал шаг вперед, спиной к грязно-желтоватому свету далекого фонаря.

И я увидела это лезвие, большое, как топор.

Дальнейшее известно и кончилось, к счастью, хорошо. Потому что из ниоткуда возникла белая тень человека, чья фамилия почему-то означала «зеленый». Если это была его настоящая фамилия.

– Итак, господин Верт. Вчера был хороший вечер. Вы спасли мне жизнь, а я…

– А вы не хотели уходить с танцев. А что касается вашей прелестной узкой юбки, то к ней недоставало еще одной важной в этих краях детали туалета. Вы знаете, что такое воскресная мантилья? Она нужна здешним дамам, чтобы прикрыть драгоценности, потому что к мессе на рассвете они идут напрямую из клуба после бурной субботней ночи. А потом уже – спать.

– Но вы мне простили отсутствие мантильи.

– Бесспорно.

Утро после праздника – особенно такого, как получился у меня, – вот оно: город грустит, людей почти нет, везде обрывки бумаги на сером асфальте. И строчки газеты примерно с таким текстом: мэр Манилы Хуан Посадас без белого солнечного шлема – это уже не мэр Хуан Посадас. Но на инаугурации он был признан самым элегантным из всех, носивших цилиндр и державших трость. В наклоне его цилиндра и изяществе сюртука было что-то дьяволское. Он потряс публику и бросил вызов самому наследнику британского престола Эдварду. Никто не узнал бы в этом человеке в цилиндре бывшего лукового фермера из Мунтилупы.

В общем, вчера всем было весело. А сейчас – уже сегодня.

– Я в чем-то сильно ошиблась в эти первые дни здесь, господин Верт, – признала я. – Хотя ведь замечала, что слишком все легко получалось, буквально в один день. Но не волновалась. Не думала, что возможно такое, по крайней мере так быстро… Зато стало интересно. Итак, у нас две версии того, что там случилось, в переулке.

– Этот молодой человек, который привел вас в ловушку и вдруг исчез. Он – первая версия. А вторая – это ведь я?

– Конечно, господин Верт.

Он строго посмотрел на меня этими странными – все-таки, оказывается, серыми глазами. Ему очень, очень нравилось быть подозреваемым.

– Но вы не могли заранее знать, что я окажусь в этом переулке, – сказала я.

– А зачем мне было об этом знать? – с удовольствием опроверг меня он. – Допустим, так. Мы с апашем шли за вами, беседуя о погоде и войне в Эфиопии, потом он увидел, что случай удобный, занял место в темном углу, я временно отступил, потом вовремя появился – и вот вам! Приятное знакомство состоялось. Ваше доверие завоевано навсегда.

– Шли за мной с апашем от самого отеля? И вы не взяли револьвера, чтобы не застрелить случайно вашего сообщника?

– А, допустим, у меня нет револьвера! – с азартом отозвался он.

– И как же вы собирались меня спасать? А вдруг я забыла бы свой пистолет у зеркала, рядом с большой пудреницей?

Пауза, господин Верт в раздражении откидывается на подушки кованого металлического стула. Белый альпаковый костюм сидит на нем так, будто это фрак.

– Подозреваемый из меня пока – полный провал, – признает он. – Но не надо мне полностью доверять. Кто знает. Может, я все очень сложно, очень тонко придумал.

– Не буду доверять! – успокаиваю его я. – А вот тот молодой человек – тут все интереснее. И ведь до конца никак не скажешь точно… И это все-таки могла быть случайность, просто появился бандит… А главное, зачем и почему… Но подождите, Верт, с вами еще не все ясно. Каким образом вы вообще там оказались, с апашем или без? Вы сказали, что присматривали за мной. И каким образом? Вот мы с этим юношей выходим из отеля, садимся в калесу. А вы сидите в кустах у входа?

– Нет. Сижу вовсе не я. Вообще-то вечером я вполне мог быть не у себя в отеле, и тогда все могло выйти куда хуже, чем вы думаете. Но я там был. И конечно, я взволновался – вы ведь впервые оказались в такое время в подобном месте. Ну а от отеля до Эскольты совсем близко. Пять минут хорошей лошадью. У отеля всегда кто-то дежурит с калесой.

– Звонок откуда?

– С Эскольты, конечно. Они ехали за вами от отеля на второй калесе. Потом один звонил, второй и третий шли за вами. Один из двух работал челноком, докладывал тому, что у телефона, бежал обратно. А своей базой самый главный из них сделал одно вкусное место. Кажется, «Ла Перла».

– Я чуть туда не зашла!

– Недалеко от «Санта-Аны», между прочим. Оттуда и звонил, за пять сентаво. Хотя когда я приехал и увидел эту уличную толпу, то понял, что если бы вы с вашим провожатым шли побыстрее и по менее очевидным маршрутам, то дело было бы плохо. Они бы потеряли вас или друг друга. Так что вам еще раз повезло. Они очень быстро бегают, конечно, отлично проскакивают сквозь толпу, а вы не могли через нее пробиться, и это помогло. Вдобавок вы сначала пошли как раз в направлении телефонной засады, на Санта-Крус, и они делали все более короткие броски. А тут и я подъехал и взял дело на себя.

– Кто – они? У вас тут что – целая армия?

– Мадам Амалия, вы что, не читали «Шерлока Холмса»? Это же так просто.

– Так, так… уличные мальчики. Вот эти, которые поселились у моего офиса?

– Конечно. Израсходовали вчера много сентаво. Меня, увы, ждет счет. Зато они знают настоящие цены. На калесу, например. И им проще, чем мне, было сидеть в кустах у отеля. Или еще где-нибудь. Они и сейчас вас подстерегают за углом, не сомневайтесь. Но вы же не будете показывать вида?

Э, нет, не так все просто, сказала я себе. Про сентаво мы еще поговорим. А пока что…

– Верт, всего этого не могло быть.

– Почему же?

– Мы с вами говорим сейчас на французском. И вы сами сказали, что английский…

– А вы думаете – мальчики говорят на английском? Уличные мальчики?

А ведь он прав. А тогда…

– Я начал с ними разговор вот с чего, – сказал он. И приложил руки к сердцу, мучительно сморщив лицо. – Это означает, что я страдаю от любви. Потом я показал им на ваше окно. А дальше – вот так… (он изобразил двумя руками что-то вроде бинокля у глаз). И если вы слышали детский смех на углу, так будьте уверены – им мой язык был понятен. И даже симпатичен.

– Но, Верт, у меня в офисе две женщины!

Читать дальше