Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп

— Путо?

— Да, Путо, — ответил Семакгюс, — органист, играющий в церквях Сен-Жак-дю-О-Па и Фий-Дье, что на улице Сен-Дени. Кстати, недавно [7] 11 января 1777 г. я был в Опере на представлении «Ален и Розетта, или Невинная пастушка». Так как все сетуют, что «Орфей» слишком короток, следом показали эту пьесу. К счастью, представление почтила своим присутствием королева, иначе бы спектакль вряд ли сумели доиграть до конца, настолько велико оказалось недовольство публики. В самом деле, в нем скучно все — и либретто, и музыка.

— Итак, критическое настроение Бальбастра оправдано!

— Говорят, — робко промолвил Сансон, — что недавно прибывший в Париж знаменитый Пиччини [8] Никола Пиччини (1728–1800) — композитор, чье имя прочно связано с разногласиями между пиччинистами и глюкистами, иначе говоря, между парижскими сторонниками серьезной оперы и сторонниками оперы французской. был принят господином Гретри. Говорят, он приехал примирить революционные преобразования в музыке с музыкой французской, оказавшейся на задворках. Руководство Оперы пыталось выяснить, не думает ли он основать у нас новое музыкальное направление, которое впитает все веяния времени.

— С такой музыкой, как у Путо, — изрек Семакгюс, — французская музыка, действительно, скоро скончается.

— Не стоит отчаиваться, — произнес Ноблекур. — У Бальбастра я встретил Коррета. [9] Мишель Коррет (1707–1795) — французский музыкант, открыл музыкальные курсы для народа и опубликовал ряд методических указаний по обучению игре на разных инструментах. Почему в этой стране все время хотят истреблять и производить коренные перевороты? Новая кухня, новая музыка, даже новое рагу! Коррет, вот кто умеет заставить любить и изучать музыку. Ему мы обязаны музыкальными школами, открытыми для всех.

— Да, да, — насмешливо подхватил Семакгюс, — и чудесными учениками, которых маркиз де Бьевр называет «ослами Коррета»! К тому же этот ваш замечательный Коррет… Но могу ли я… боюсь, вы слишком возбудитесь…

— Давайте, говорите…

— …понимаете ли, сей человек, соединив итальянский кончерто с простеньким ветхим концертом французским, именует свой гибрид новым стилем!

— Ветхим! И вы осмеливаетесь говорить это у меня за столом! — воскликнул Ноблекур, силясь изобразить гнев. — Да вы настоящий анахорет, затворник из Вожирара!

— О, такого комплимента я не ожидал! Знаете, я уже слышу свою поминальную молитву: «Добрый старец, веселый анахорет, опочивший в состоянии возвышенной набожности после долгих лет умерщвлений плоти и ангельской жизни». [10] Масийон. Разве это не мой портрет?

— А теберь, — очень кстати объявила Катрина, — озетр по-австрийски.

— Пойманный, разумеется, в Трианоне! — мрачно хмыкнул Бурдо.

Приступы язвительности друга всегда вызывали тревогу у Николя; впрочем, реплику инспектора не услышал никто, кроме него.

— Главное действующее лицо прибыло от герцога Ришелье, маршала Франции, одного из сорока членов Академии, — громогласно изрек Ноблекур; дружеское отношение старого царедворца всегда наполняло его счастьем и простодушным самодовольством.

— Действительно, академическая штучка, — заметил Семакгюс. — Но теперь наш хозяин будет злоупотреблять запахом.

— Он мстит мне, предатель!

— Ну же, Катрина! Рецепт, пожалуйста, рецепт!

— Брежде всего надо пыть знакомым с маршалом Франции, герцогом и… и гупернатором Гиени, где бротекает Гаронна, которая вбадает в Жиронду, где фодятся осетры!

— Какие глубокие познания в географии! Вот истинная ученица Лаборда!

— Я зтояла там бивуаком вместе с Королевским Пикардийским полком! Зима — замое лучшее время года тля приготовления этого кушанья, так как звежая рыпа брепывает бочтовой каретой. Вы упиваете педнягу, разрезаете на толстые ломти, извлекаете внутренности и шбигуете тонкими ломтиками шпика. Затем выкладываете глиняный горшок ломтиками сала и злоями кладете в него значала злой рыпы, затем нарезанных тоненько кусочков окорока, затем злой пелого хлепа, бассерованного в зливочном масле, и под конец злой зелени: петрушки, луковичек, мелко нарезанных грибов и пряных трав. Все закрыть крышечкой из бресного теста и поставить в духовку томиться, примерно часа на полтора.

— Могу ли я, о мой добрейший доктор, надеяться хотя бы на ложечку грибов?

— Согласен, но при условии, что вы отречетесь от ваших музыкальных пристрастий и начнете вместе со мной поклоняться Глюку, ибо:

— Никогда! Лучше умереть от голода! Этот композитор не умеет создавать мелодии. Пока от ярости у меня не разыгралась подагра, предлагаю вам послушать рассказ о публичном оскорблении, нанесенном одной благородной девице на балу в Опере: осетр навеял мне это воспоминание.

— Черт побери, оказывается, даже пары нектара из Жаньера могут ударить в голову!

— Тихо, слушайте! Некий злобный заика подошел к сей девице на балу и стал рассказывать ей интимные подробности ее жизни, упомянув даже родимое пятно на ее левом бедре. Она позвала дежурного стражника. «Арестуйте эту маску, — говорит она, — она меня оскорбляет». Тут неизвестный снимает маску, и она видит перед собой маршала Ришелье, собственного отца!

— Ах, так вот почему мы опять заговорили о рыбе! Однако у девицы явно случилось что-то с носом, ибо, стоя рядом с маршалом, нельзя не почувствовать запах мускуса, которым всегда злоупотребляет сей господин!

— А где мои грибы? — напомнил Ноблекур. — Сегодня, в жирное воскресенье, я имею полное право — хотя бы в уплату за мою историю…

— Довольно, мир! — произнесла Катрина. — Я вам ботушила озетровые молоки со зливками. А вы знаете, какие они польшие…

— Черт возьми! Катрина, вы разбили мой передовой отряд еще в траншее! Вы знаете, чем угодить моему пациенту.

— Здесь принято превращать пиршество в турнир острословов, — шепнул Николя Сансону, не успевавшему за стремительным обменом реплик. — Сегодня еще нет Лаборда, самого доблестного бойца наших турниров.

— У него ум Вольтера, — промолвил Ноблекур, — и дурная слава председателя Сожака! А с молоками мне, увы, уже приходится отмечать пост!

— Не так уж и плохо для почтенного прокурора, — заметил Семакгюс. — Постная еда разжижает гуморы; вдобавок сей прокурор должен помнить, что именно непрерывное соблюдение диеты сохранит ему здоровье и долголетие. А дары Комуса и Бахуса предоставьте простым неблагоразумным смертным.

— Нет, вы только посмотрите, он еще смеется! Лицемер! О чем это он говорит?