Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп

— Он прав, — шепнул Бурдо на ухо другу. — Нас снова обскакали, и здесь нам больше делать нечего. Черт, удар нанесен рукой мастера. Ясно, за тобой следили и знали, что ты уехал… Однако пора им доказать, что мы не дадим безнаказанно смеяться над нами! У нас есть портрет, где мертвец наш выглядит как живой.

Николя дал двойной экю сторожу, и то с благословениями проводил их до фиакра. Что означали все эти события? Какая могущественная сила дергала за веревочки интриги, начатой с неизвестно какими целями? Кто организатор преступления и как его разоблачить? Он чувствовал, как опасности множились с неотвратимой силой, но не понимал, как им надобно противостоять.

— Разум подсказывает: не следует хотеть там, где мы ничего не можем. Если одни двери закрыты, ищи другие, открытые.

— Вот и вы прониклись философствованиями а-ля Ноблекур, — уныло усмехнулся Николя. — Что ж, раз нам не удалось вернуть наш труп, воспользуемся хотя бы тем, что мы находимся в квартале, где проживает некий господин Родоле, к которому меня некогда направлял Секвиль.

— Секретарь посольской службы сопровождения?

— Он самый. Родоле, общественный писарь и каллиграф, может помочь расшифровать записку, найденную в камере нашего узника из Фор-Левека.

— Ты уверен, что этот Родоле согласится нам помочь?

— Не уверен, но попробовать стоит.

Экипаж въехал в узкую и тихую улочку Шипионе. Там, среди всевозможных ограждений, защищавших стены и входные двери от губительного столкновения с колесами экипажей, рискнувших въехать в эту улицу, скопились кучи нападавшего снега.

— Чувствуешь здоровый запах свежего хлеба? Можно подумать, что мы подъезжаем к дому Ноблекура!

— Это значит, — ответил Бурдо, довольный, что может сообщить своему начальнику, справедливо считавшемуся знатоком Парижа, что-то новое, — что мы подъезжаем к дому Шипионе [31] Дом Шипионе — особняк, построенный в 1565 г. итальянским банкиром Шипионе Сардини. Особняк существует и поныне: это дом 13 по улице Шипионе, V округ. , где сейчас расположена пекарня: в ней выпекают хлеб для всех больничных приютов города.

Маленький домик общественного писаря Николя узнал сразу; вплотную к домику примыкала типография. Стоило им войти, как горло им обожгло едкими запахами чернил и лака. Толстяк в сером колпаке и в хламиде без рукавов, заправленной в черные штаны до колен, показался комиссару вынырнувшим из прошлого, такого близкого и такого далекого одновременно. С их первой встречи прошло три года. Родоле смерил визитеров оценивающим взором.

— Сударь, — начал Николя, — полагаю, вы меня помните? Я друг господина де Секвиля.

— Да, господин маркиз. В начале 74-го вы просили у меня совета относительно одного письма и одного поддельного завещания. Я все помню как сейчас.

Когда писарь назвал его титул, Николя удивился, ибо точно помнил, что в свое время представился ему как комиссар Ле Флок. Но когда речь шла о Родоле, похоже, ничему не следовало удивляться.

— Я вынужден еще раз прибегнуть к вашим познаниям, сударь.

— А этот господин? — произнес Родоле, бросив нелюбезный взор в сторону Бурдо.

— Инспектор, мой помощник и мое второе «я».

— Как чувствует себя господин де Сартин?

— Позавчера он принимал меня у себя в Версале. В эти трудные и грозные времена он полностью поглощен делами флота.

— Времена зависят от людей, они делают их справедливыми или несправедливыми. Посмотрим, что у вас на этот раз?

Николя протянул ему тоненькую полоску бумаги.

— Похоже, это зашифрованное послание. Входят ли такие послания в вашу компетенцию, можете ли вы разобраться в шифре?

Родоле засмеялся.

— Вы льстите мне. Мы всего лишь струнные инструменты в руках природы, играющей на них; но когда она касается струны нашего самолюбия, не стоит доверять ее песням. Давайте сюда ваш шифр.

Он поднес к бумажке увеличительное стекло и долго ее изучал.

— Это не чернила… Свечная сажа, разведенная водой… Это вам что-то дает?

— Подтверждает наши предположения, что записка написана именно там, где ее нашли.

Отложив в сторону бумажную полосочку, Родоле стал рыться среди толстенных томов, выстроившихся на полке над его рабочим столом; рядом с книгами соседствовали ячейки для перьев, бутылочки с чернилами и пластинки цветного воска, в растопленном виде употреблявшегося для запечатывания писем. Выудив две книги, он стал вдумчиво листать их.

— Вы говорите по-английски, господин маркиз?

— Да, и мне показалось, что записка составлена на этом языке, но я не понял содержащихся там терминов, если они, конечно, что-либо значат.

— О! Еще как значат. Эти термины из области механики.

— И их могут знать как ювелиры, так и часовщики?

Родоле удивленно взглянул на него.

— Мы движемся ощупью между истинным и ложным, очень легко соскользнуть и в одну, и в другую сторону, и никто не подскажет, если мы ошибемся; однако…

— Однако?

— Все говорит за то, что речь идет о часовом механизме. Видите, FüSee, термин французский, но написан странно. Речь идет о штифте с бороздкой, на который накручивается подвес маятника. Два другие термина английские, они определяют форму штифта и бороздки, и я пока не понимаю, к чему они здесь. Что пытался сказать нам автор этой странной записки: «FüSee coniçal sPiraly»? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Никаких. Похоже, единственной задачей автора являлось составление некоего послания.

— Я склонен поддержать вашу гипотезу. Быть может, нам действительно стоит двигаться именно в этом направлении. Конус — это пирамида с круглым основанием. Спираль оборачивается вокруг цилиндра, в нашем случае вокруг конуса. Как ни крути, смысл ускользает от понимания.

Стянув колпак, он яростно скреб лысину, в третий раз перечитывая записку.

— Ах, черт! — наконец воскликнул он, и его морщинистое лицо озарилось радостью. — Как же хитро придумано! Сначала мы идем по ложному пути, потом попадаемся на крючок… Ха-ха! Вот уж точно, великолепная придумка!

Толстяк даже ногами затопал, словно собирался станцевать джигу.

— Что вы хотите сказать, господин Родоле?

— Я боялся, что вы разочаруетесь в моих способностях, а теперь мне все стало ясно… ясно как днем. Долой заблуждения.

Сгорая от любопытства, Николя и Бурдо облегченно вздохнули.

— Что хотел сказать автор записки? Две противоположные вещи, и потому ему пришлось скрыть одну под другой, одна истина служит оболочкой для другой! Во-первых, он хотел привлечь внимание того, кто прочтет его послание, к его деятельности, которая вся или частично связана с изготовлением часов. Но это не все, и я снимаю перед ним шляпу, то есть свой колпак, за его вторую подсказку.