Йен Пирс - Бюст Бернини

Найти обиталище Джека Морзби оказалось труднее, чем думал Аргайл, поэтому он очень удивился, когда все-таки его отыскал. Но увидел совсем не то, что ожидал. Он знал, что Морзби удалился от общества потребителей, чтобы написать Великий Американский Роман — стремление в тех благословенных краях нередкое, — но ему казалось, что сын мультимиллионера все же должен придерживаться хотя бы некоторых внешних признаков благополучия. Аргайл и прежде встречал таких типов в Италии: несмотря на принципиальное отрицание тирании потребительского общества, все они были одеты в красивые шмотки от Версаче, носили часы «Ролекс» и проживали в девятикомнатных апартаментах с видом на пьяцца Навона.

Однако молодой Морзби, судя по всему, вознамерился делать все как следует. Его дом вовсе не походил на типичную для миллионеров резиденцию, да и на особняки звезд на Беверли-Хиллз — тоже. У домов богачей есть крыши и окна. А если рамы или стекла приходят в негодность, миллионеры тут же вставляют новые, а не затыкают дыры старыми газетами. Когда с крыши падает черепица, они заменяют ее новой, а не оставляют щели, в которые хлещет дождь. У миллионеров есть перед домом сады, и в них работают садовники. Двор Джека Морзби больше напоминал свалку, где Аргайл брал напрокат машину. Следует отметить также, что миллионеры крайне редко валяются на голом дощатом полу маленькой веранды в задней части дома, курят сигаретку с весьма подозрительным запахом дыма и пьют из горла. Морзби равнодушно следил за тем, как приближается гость, потом вяло и небрежно взмахнул рукой.

— Эй, — сказал он.

Слово это, как уже выяснил Аргайл, служило характерным местным эквивалентом приветствия, прощания, удивления, тревоги, предупреждения, протеста, интереса, отсутствия интереса, а также означало предложение выпить. Американец взглянул на стоявшее рядом кресло, столкнул с него старого лохматого пса и жестом пригласил Аргайла присесть. Тот покосился на клочья шерсти, затем нехотя и осторожно присел на самый краешек.

— Пришли выразить соболезнования по поводу старикана, я так понимаю, — рассеянно произнес Джек и, щурясь, взглянул на бледное солнце, наполовину скрытое за облаками.

— Когда вы узнали?

— Лангтон позвонил, вчера вечером. А все остальное узнал от полиции, когда они разбудили меня ни свет, ни заря. Хотели, видите ли, чтобы я отчитался за свои действия. Ну, а что касается мачехи, было бы наивно думать, будто она проделает двадцать миль, чтобы сообщить сыну трагическую новость. Ей не до того, празднует, я так полагаю. Чего вы хотите?

Хороший вопрос. Что называется, вполне уместный. Проблема в том, что Аргайл не знал на него ответа. Ведь не мог же он признаться, что хочет выяснить кое-что о бюсте — с тем чтобы у него появился повод еще раз связаться с Флавией и наладить с ней отношения. Он понимал, что это звучит почти неприлично. Бессердечно, жестоко с его стороны. Кроме того, предварительные расспросы уже показали, что Морзби ничего не знает о Бернини, точнее — о бюсте. Да и спрашивать о том, почему Джек Морзби не пожелал проехать несколько миль, вернуться в музей и узнать, что там происходит, тоже было как-то неудобно. У каждой семьи свои правила и отношения с близкими.

— Просто подумал, что вам одиноко, — запинаясь произнес Аргайл. — Вы произвели на меня впечатление единственного здравомыслящего и нормального человека из всех, кто связан с музеем.

Вроде бы и причина не была упомянута, но такой ответ казался ему вполне приемлемым. Морзби как-то странно покосился на него — похоже, он был удивлен, что люди порой проявляют гуманизм и не руководствуются при этом какими-либо личными интересами. И в знак приветствия снова протянул бутылку. Коньяк — это последнее, чего бы хотелось сейчас Аргайлу, но отказываться было неудобно. Он сделал большой глоток и пока приходил в себя, пытаясь отдышаться и смахивая выступившие на глазах слезы, Морзби стал делиться воспоминаниями о «старикане».

Они не были близки, узнал Аргайл. Оказалось, что Морзби-старший примерно год назад вычеркнул начинающего автора из завещания, лишив, таким образом, наследства в пару миллиардов долларов, что привело к значительному охлаждению в отношениях.

— Но почему он так поступил?

— Давайте будем считать, что у него довольно своеобразное чувство юмора. Отец всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам, заработал еще больше денег. В ответ я возражал, что он и без того уже заработал достаточно. Ну вот отец и сказал, что если деньги для меня не важны, то он оставит их тому, кто питает к ним больше пристрастия и уважения.

— Иными словами, жене?

— О, она их просто обожает.

— Ну а музей?

— Отец уже угрохал в него целое состояние.

— И это заставило вас искать собственный путь?

— Да, наверное. Вот он я, перед вами, сижу без гроша. И знаете, мне это даже нравится. Ну а теперь уже в любом случае поздно что-либо менять.

— Но ведь отец не окончательно порвал с вами?

— Нет. Просто ничего не оставил, вот и все. А это в принципе одно и то же. «Моему дорогому сыночку — наилучшие пожелания». Вот и все, что он оставил. Никто не может обвинить его в непоследовательности.

— Думаю, вам в некотором смысле даже повезло, — заметил Аргайл.

— Это почему же?

— Полиция ищет его убийцу. Вас трудно заподозрить в корыстных мотивах.

— Ага. И алиби у меня просто идеальное. Лангтон позвонил сразу после того, как обнаружили тело, и я был здесь.

Аргайл быстро прикинул в уме. Все сходилось. Так скоро вернуться Морзби-младший просто не мог. И это наводило на определенные подозрения.

— А вы где были? — спросил Морзби.

— Я?

— Да-да. Вы. Раз уж решили проверить меня, будет честно, если я проверю вас, согласны?

— Я был в ресторане. Просидел там больше часа. Множество свидетелей. Так что здесь полный порядок.

— Гм… Ладно. Придется поверить вам на слово. Это исключает вас из списка подозреваемых. Тогда остается тот испанец, правда?

Аргайл поморщился, выражая неодобрение столь примитивному ходу мысли.

— Полиция тоже так считает. Но лично я не думаю, что убийцей был Гектор. Он хотел продать вашему отцу много скульптурных произведений. Убить курицу, конечно, можно, но разумный человек прежде подождет, пока она не отложит хотя бы пару яиц. Кроме того, Гектор был всегда невероятно почтителен с клиентами. Стрелять в них — нет, это вовсе не в его правилах. Однако должен признать, что пока он не появится, подозрение будет лежать на нем.

— Вы так думаете?

— Да. Но я просто уверен, что он появится. Кстати, я говорил с ним незадолго до убийства и не заметил кровожадных настроений.

В ответ на это Морзби заметил, что вряд ли кровожадные настроения могут столь уж явственно проявиться во время светской болтовни на вечеринке.