Дмитрий Дивеевский - Окоянов

Самостоятельная биография его началась рабочим на Военно-Грузинской дороге. Здесь, среди самого отчаянного, бродячего пролетариата, Митя начал превращаться из подростка в мужчину. В ту пору по России работало множество мастеров-дорожников, которые укладывали шоссе из дробленого дикого камня. Укладка такая была целым искусством, потому что надо было так прилаживать каждый булыжник, чтобы он становился частью каменного панциря, покоящегося на песочной подушке. Если сцепка между камнями была плохой, шоссейка проседала под колесами первой же груженой телеги. Были поэтому знаменитые мастера, которых звали на лучшие работы, вроде мощения петербургских улиц, а были и похуже, что путешествовали в поисках подряда по всей Руси. Как правило, у каждого мастера была своя подсобная бригада из нескольких человек, которая делала песочную подушку, колола и подтаскивала ему камни. Бригады держали семьи при себе и передвигались обозами на подобии цыганских. На строительстве больших дорог, вроде Военно-Грузинской, таких артелей работали сразу десятки.

Каторжный труд дорожников был сдельным, и работали они от зари до зари. При этом, по заведенному в Империи обычаю, львиная часть денег, отпущенных казной на строительство, оседала в карманах у начальства и крупных подрядчиков. Не менее одной трети выручки забирал себе мастер, а остальное делилось между подсобниками.

Новичкам доставалось меньше всего.

Здесь Булай прошел настоящую школу жизни – с оголенной простотой отношений, низостью и высотой человеческой души. Здесь познал первую женщину, не по любви, а потому, что это было обычным делом. Дочери мастеров и подсобников начинали жить, едва сменив детское платье на девичий сарафан, и их ровесники приобретали с ними в этом возрасте первый опыт.

Здесь Митя понял, как тяжела жизнь трудового человека в России и как он велик в своей скромности и смирении. Всякое было. Было и воровство, была и пьяная поножовщина. Были и позорные сцены, когда Митя краснел за других оттого, что мастер спит беспробудным сном, а за стенкой конопляного шалаша его жена отдается подсобнику.

Но было и другое. Бригады никогда не бросали заболевшего или пострадавшего работника и его семью. Небогатые на слова, они были связаны взаимовыручкой и пониманием необходимости держаться вместе. Удивительными были скромность и застенчивость этих трудовых людей, которых бесстыдно обворовывали чиновники.

Митя проработал на дороге более года и вынес из этого опыта глубокую любовь к русскому человеку. Он скоро понял, что надо идти дальше, и уехал в Харьков, где устроился на работу учетчиком при железнодорожном строительстве. В этом основную роль сыграли два класса народной школы, которые он закончил в Окоянове.

В Харькове началась новая жизнь, которая подвинула уже созревшего внутренне подростка к революционным кружкам.

Неудивительно, что с малолетства насмотревшийся нужды и страданий, Булай сам по себе пришел к внутренней необходимости бороться за лучшую жизнь. В Харькове единственной организацией, которая хоть в чем-то отвечала его настроениям, оказалась молодежная анархическая группа, толком не знавшая, что такое анархизм, но пылавшая страстью воплотить его в жизнь. Организация состояла в основном из недоучившихся студентов, и Митя быстро понял, что все это несерьезно. Одуревшие от западного чтива романтики видели жизнь через настолько искаженные очки собственных заблуждений, что Булай поспешил расстаться с ними и начал собственный анабазис по России, исколесив ее вдоль и поперек.

Между тем он регулярно наведывался на родину и женился на местной уроженке Аннушке Петуньиной, которая взяла на себя тяжелую ношу жены подпольщика. Все их свидания можно было пересчитать по пальцам.

С появлением первых социалистических ячеек в крупных городах он прошел через основные ответвления социал-демократии, знал многих известных функционеров из числа меньшевиков и большевиков. Но его темпераментной натуре не нравилась тогдашняя оторванность эсдеков от живой жизни, постоянные склоки между ними, и он довольно быстро прилип к только что зародившимся эсерам. Ему, выходцу из хлеборобной провинции, были понятны устремления эсеров переделать Россию через переворот на селе. Освобождение села от помещичьего ига и заскорузлых общинных отношений, наделение мужика нужным ему участком земли для свободного труда – вот и вся суть наболевшей русской революции, считал тогда молодой бунтарь Митя Булай. А то, что в эсеровской партии вскоре народились террористические группы, было, по его мнению, неизбежным проявлением русских особенностей революции. Крестьяне поддерживали эту бунтарскую форму расправы над власть имущими. Популярность эсеров на селе от терактов только росла. И вправду, боевики имели хорошую опору в деревне. Булаю нравилась эта шальная слава эсеров, грозы тиранов, и он стал принимать участие сначала в «эксах», а потом и в ликвидациях. Имея корни на селе, эсеры быстро увеличивались численно, оставив далеко за собой другие партии. То, что со стороны оценивалось как «мелкобуржуазное бешенство», казалось им героизмом. В отличие от социал-демократов, имевших за спиной более двух десятилетий развития, эсеры переживали период младенчества. Крупные политики, которые впоследствии возглавят правое крыло партии, тогда еще только начали появляться на горизонте.

Двадцатипятилетним Митя встретил революцию пятого года на баррикадах Пресни. Был арестован, попал на поселение в Туруханский край, но в скором времени бежал оттуда. Жил по чужим документам, был в розыске охранки по всей Империи. Стал помощником одного из лидеров с.р. – Виктора Чернова. Выполнял его особые поручения, выезжал с ним и за границу в качестве секретаря и телохранителя.

Скрываясь от жандармов после ликвидации провокатора в шестнадцатом году, он был арестован в Порт-Артуре, но случайно освобожден большевиками, которые устроили побег своих товарищей из следственной тюрьмы. К этому времени в сознании Мити назрел кризис. Он видел, что доведенный до отчаяния народ начинает склоняться к насилию и в стране поднимается кровавая волна, грозящая перехлестнуть через все мыслимые границы. В то же время, его собственный опыт говорил ему, что насилие бесплодно. Оно только развращает и разлагает самого насильника, делая его инструментом темных сил.

В жизни Булая наступили резкие изменения, которым способствовала и сложившаяся вокруг него ситуация.

После побега из тюрьмы охранка обложила его так, что оставался только один выход – уйти за границу. С помощью большевиков он нанялся кочегаром на пароход «Руслан» и бежал в Сан-Франциско транзитом через Японию.