Дмитрий Дивеевский - Окоянов

Казалось, Ксюша совсем не удивилась появлению Антона.

– Здравствуй, Антон, садись, – сказала она, – а это Лиза.

Лиза встала и учтиво поклонилась.

– Еще у нас был братик. Он умер от тифа. Мы все болели тифом. Давай пить чай.

Антон, еще не пришедший в себя, как во сне сел за стол.

– Папа, мне с Антоном надо бы поговорить. Возьми, пожалуйста, Лизу.

– Понимаю, понимаю, Ксюшенька. Лизанька, пойдем, милая, наверх, книжку почитаем.

Когда Лиза с дедом ушли, Ксюша встала и подошла к Антону. Легкая, как тень, с огромными серыми глазами, она показалась ему еще прекрасней того образа, что многие годы жил в его сознании. Ксюша молча положила руки Антону на плечи, прижалась к нему и стала целовать его лицо. Оба они не произносили ни слова, забыв обо всем на свете.

Наконец, Ксюша оторвалась от него, быстро поднялась на второй этаж, о чем-то поговорила с Виктором Карловичем. Через некоторое время послышались голоса девочки и старика, хлопнула дверь и все стихло.

Ксюша вернулась к Антону.

– Старый и малый отправились гулять. Пойдем туда… наверх.

Антону казалось, что это происходит не с ним. Ксюша за руку ввела его в спальню, задернула штору и повернулась к нему лицом.

– Мне нечего скрывать, Антон. Ты один в моей жизни. Ты пришел, значит так надо Богу. Она расстегнула блузку, обнажив хрупкие как у ребенка, худые плечи…

Потом они любили друг друга бесконечно долго, отрываясь на минутку друг от друга, чтобы перевести дыхание, и снова сливаясь в бесконечной, изматывающей и поглощающей разум музыке любви.

Антон плавал в тумане и пытался вспомнить, когда же в последний раз они были близки… десять лет назад? Ему было блаженно, но откуда-то из бокового зрения всплывало лицо Ольги, и холодная рябь секундой пробегала по плечам… Что-то не так… потом он снова погружался в Ксюшу, ее жаркую, бесконечную речь:

– Ты же все понимаешь… Ты понимаешь … подмены не бывает, не бывает, Бог дает только один раз… я всегда пыталась представить на твоем месте мужа… ужас… ужас… я изменяла ему с тобой, а это был не ты… изменяла тебе с ним, но это был… ужасно… зачем ты меня оттолкнул… я только тебя… только с тобой … я умереть с тобой… мой мальчик… мой… любимый.

Потом они сели за стол и пили чай. Глаза Ксюши потеплели, лицо обрело жизнь, речь текла легко и безостановочно.

– Ты знаешь, я хотела умереть, когда ты отказался от меня. Не могла понять, за что? Ведь у нас все было по-настоящему. Я была в этом уверена. Все во мне остановилось. А потом папа от меня ночами не отходил. Мы с ним прошли сорок тысяч километров вокруг земли. Ты знаешь, за все сорок тысяч он не сказал ни одного бранного слова о тебе. Потом я встала на ноги. Внутри лед, не хочется ничего. Как-то странно появился Казимир, и я вышла за него замуж. Он оказался хорошим мужем, но очень страдал, что взял меня не девушкой. Католик. Долг свой семейный исполнял добросовестно и отец был прекрасный. А полюбить его я все равно не смогла. Другие они все-таки, эти поляки, хотя и славяне. Что-то у них устроено не так. Это трудно объяснить. Казалось бы, и мама его была ко мне очень добра, а настоящего тепла тоже не было. Я любила тебя и была холодна к нему. Это его сводило с ума. Он понимал, в чем дело, постоянно пытал меня о тебе, бесился от ревности и, кажется, так тебя ненавидел, что встреться вы на узкой дорожке – изрубил бы своей шашкой без объяснений.

А я, уже с двумя детьми, постоянно думала о тебе и все пыталась понять, что же произошло. В конце концов, любовь моя помогла мне найти правильный ответ. Ты, конечно, был тайным подпольщиком и не мог взять на себя ответственность за нашу семью. Так ведь? Когда я это поняла, я полюбила тебя еще больше. Ведь ты на огромную жертву пошел ради своей идеи. Глупенький, да разве же это была преграда? Ты сам ее выдумал. Я была бы самой верной твоей помощницей, потому что твои идеи сразу стали бы и моими идеями. Ведь я люблю тебя, люблю и не могу остановиться в этом чувстве. Я пошла бы за тобой в любую тюрьму.

А сегодня я нисколько не удивилась твоему приходу, потому что сердце говорило мне: время вызрело. Что-то должно случиться. Ожидание кончилось. И правда, оно закончилось. Ведь мы не расстанемся теперь, Антон?

– Как же твой муж. Где он сейчас?

– Казимир удачно воевал, стал полковником, а мы жили у его мамы в Смоленске. Он навещал нас, но отношения не налаживались, а только становились все холоднее. Когда подписали Брестский мир, Казимир бежал в Варшаву. По слухам, сейчас он у Пилсудского. Может быть, это и так. Панского пренебрежения к русским в нем хватало. Перед побегом побывал в Смоленске, и мы с ним договорились больше семьей не жить. Он требовал отдать ему сына, но тут вмешался тиф. Сначала заболел Алеша, потом мы с Лизой. Когда я пришла в себя от горячки, Алешу уже похоронили, а Казимир исчез навсегда. Мы немного набрались сил и приехали домой. Мама умерла еще два года назад, вот мы с папой теперь начинаем жить втроем. А ты как, Антон? Ты ведь не женат, правда? – спросила она с надеждой в глазах.

Антону стало не по себе. Ответить правду ничего не стоило: да, не женат. Но рассказать о своих отношениях с Ольгой было ему не по силам. Надо было еще найти правильные слова.

– Нет, Ксюша, я не женат. Я ни одного дня не прожил без мысли о тебе. Нас свела судьба, и мы будем вместе. Но как революционер, я не могу скрывать от тебя и другое: у меня есть, вернее… была тайная сожительница, и это все непросто. Мне предстоит еще как-то решать этот вопрос.

– Ты любишь ее, скажи правду, ради Бога?

– Если бы я любил ее, то не привели бы меня ноги в твой дом. Нет, нет. Но я стал причиной изменения всей ее жизни.

– Вы уже планировали сойтись?

– Нет, Ксюша. Она сама никогда об этом не скажет, но я вижу, чего она хочет, и не знаю, как решить этот вопрос безболезненно.

Прочитав послание Красина, написанное с соблюдением условностей, Троцкий снял пенсне и вопросительно посмотрел на Карахана.

– Что скажешь, Лев Михайлович?

– Горячий он, посланец-то наш. Болтовню Янкеля за чистую монету принимает. А с Шипом, сам знаешь, надо все делить пополам.

– Что, ты думаешь, важней всего?

– Ты о работе в ЦК? Янкель здесь никаких открытий не делает. Вопрос об укреплении наших позиций – архиважный. Но за ночь его не решить.

– А как насчет попов?

– Шип решил, что нам ничего не стоит свернуть голову русской поповщине. Сразу видно, что он уехал от нас, когда в гузики какал. Не знает, сколько бунтов было, когда первые акции против попов проводили. В Сибири чуть не каждый арест священника кончался сельским мятежом. Я так считаю: нанесли первый удар по церкви, постреляли часть духовенства, посажали в лагеря, и надо посмотреть, каковы последствия. На мой взгляд, последствия таковы, что надо немного поумерить напор. И без того продразверстка крестьян озлобила. А тут еще репрессии против попов. В сумме и может оказаться многовато.