Дмитрий Дивеевский - Окоянов

Наскоки эти для них кончались плохо, но, откатившись назад в лесные дебри, они продолжали свой исконный образ обитания.

Хотя, конечно, мало-помалу, стала заниматься мордва и земледелием, но и любимого своего дела не оставляла. Охотники они были превосходные. С русскими селами дружили, кровь потихоньку перемешивали. От этого вывелась в междуречье Суры и Оки особая порода крепких людей. А власть любить не научились. Горько было Алексею видеть, что и советскую власть мордва любит нисколько не больше царской.

Этим стали теперь пользоваться местные разбойнички из числа беглых беляков. Антону достоверно было известно, что в ряде мордовских сел организованы бандитские базы. Поэтому он пытался удержать Булая от поездок по ним без охраны. Дело было рисковое. Но Алексей в этой жизни мало чего боялся, к мордве наезжал довольно часто и был, может быть, единственным русским начальником в уезде, которого она встречала приветливо.

Вот и в этот раз он прихватил с собой сотрудника исполкома Булкина, вскочил в легкий тарантас и загремел по полевой дороге в Ивашково – большое мордовское село, в котором когда-то было землепашество. После революции оно увяло, и Булаю не терпелось возродить его на богатейшем ивашковском черноземе.

Алексей относился к мордве с сердечной любовью. Может быть, потому, что в его жилах билась эрзянская кровь, привнесенная прадедом по отцовской линии, а может быть, потому, что это племя сумело сохранить чистоту и простоту нравов. Булай, как и большинство сильных натурой людей, не любил ломать голову над хитросплетениями человеческих отношений. Ему легко было среди мордвы, с ее непосредственностью чувств и готовностью придти на помощь ближнему. Даже такой известный недостаток этого народа, как тупое, порой совершенно непонятное упрямство, не раздражали его. Наверное потому, что и сам был таким же.

Через два часа тарантас уже вихлял по ухабистым, поросшим травой улицам Ивашкова. Крытые соломой хижины прятались в тени старых ив, в воздухе гудели пчелы из многочисленных пасек, видневшихся на задах хозяйств, в большом, поросшем ряской пруду торчали колышки ныреток для вылова карася.

На улицах никого не было. Так здесь повелось со времен царя Гороха. При появлении начальствующей особы местное население сметалось в избы, загоняя во дворы и мелкую живность. Видно, когда-то начальствующие особы эту живность принимали за знаки гостеприимства и бросали в сундучки своих тарантасов.

Не поворачивая головы, Алексей проехал мимо дома председателя комбеда деда Паньки. Сельский сход выбрал этого глухого и бестолкового старика в председатели два года назад в явную насмешку над директивой из уисполкома. Понятное дело, что никаким руководителем дедок не стал, а заправляли жизнью на деревне несколько крепких мужиков, Алексею хорошо известных. Политика их была проста – от Советов держаться подальше, трудное время отсидеться по лесам, перебиться охотой, а там видно будет. Хоть и ярился Булай на мордовское тупое нежелание строить коммуну, но в глубине душе он с улыбкой сознавался сам себе, что эти барсуки дурят советскую власть как хотят.

Тарантас остановился под окнами избы Филея – главного местного охотника. Утка еще не пошла, поэтому Филейка должен быть дома. Тот и вправду вскоре появился на крыльце, вытирая о рубаху руки в чешуе. Видно, готовит на засолку карася. В косматой, поросшей смолистыми кудрями голове его тоже поблескивали искорки чешуи. Лицо слегка припухло, то ли от сна, то ли от бражки.

– Ты что, Филей, в корыте с карасями что ли спал, вся башка у тебя в чешуе? – спросил Алексей, улыбаясь.

– Ай, нет, – засмеялся в ответ мордвин, – это Сонька меня по башке лещом бил, будил значит, когда я пьяный спала.

Из окна выглянуло румяное, сероглазое лицо его жены Сони, которая вскоре появилась из-за спины мужа и позвала в гости:

– Заходите, Алексей Гаврилович. Обедать будем. Бражка есть, рыба есть, пожалуй к нам, очень рады.

Через пять минут сидели за дубовым, грубо отесанным столом в избе Филея. Помещение не было разделено на комнаты. У одной стены стояла печь. К ней с двух сторон притулились полати для всей семьи, сбоку был отгорожен загон для козлят и теляток, которые, народившись по весне, требуют тепла.

Выпив медовухи и закусив слабосоленым карасем, Алексей приступил к делу:

– Хочу, Филей, чтобы ты председателем комбеда стал. Ты мужик крепкий, головастый. Сил в тебе много. А вместо того, чтобы дело делать, с пукалкой по лесам прохлаждаешься. Сам ведь знаешь, что это дело не фартовое. Вы здешние леса тысячу лет трясете. Зверя мало осталось. Не разбогатеешь. Надо на землю садиться. Видишь, какая земля у вас богатая. Только надо кому-то это дело возглавить. Кому, как не тебе? Одну картоху ведь жрете.

– Нет, Лешка, брат, не надо меня начальником делать. Кабы вы у нас хлеб не отнимали, то мы бы сеяли его. А то приедет комиссар с наганом и давай все отнимать. Не хочу я. И сам пахать не буду. Вот сейчас уток настреляю, накопчу, да и хорошо будет. А хлеб-то чо? Деды-то наши без него жили. И мы чай проживем.

Алексей знал, что спорить с мордвином бесполезно. С одного раза не убедишь. Так ведь новая жизнь не сразу ростки дает:

– Ты, Филей, конечно, мужик с пониманием. Но надо и других сельчан послушать. Может, кому ваша лесная жизнь колом в горле встала. Собери-ка сегодня сход. На нем и потолкуем. Ну, а с разбойниками у вас что? Поди, прикармливаете лесовичков-то?

– А то. Прикармливаем. Они прямо приходят и просят: дайте хлебушка Христа ради. А не дашь, обрез в морду тычут. Много их развелось. Только наших нету. Наши все еще с германской сбежали и по домам живут. А эти все – из Арзамаса да Ардатова. Ух и злые мужики.

– Ты ведь знаешь, где они кучкуются?

– Нет, Лешка. Не знаю. Да и не дураки они. Ночлежки-то меняют.

– Ну ладно, Филей. Бери тарантас и езжайте с Константином по селу людей известить. Пусть на сумерках к твоей избе собираются.

Когда подвыпившие Филей и Булкин с прибаутками взгромоздились в тарантас и тронулись вдоль улицы, Соня сверкнула на Алексея смешливым взглядом, собрала глиняные плошки со стола, отнесла их в угол и стала мыть в деревянной бадье.

Захмелевший Алексей смотрел на ее мягкую, полноватую фигуру в льняном сарафане, густые светлые волосы, переброшенные через плечо, ловил глазами ее неспешные женственные движения. Тело его стало наполняться желанием. Он подошел к Соне сзади и обнял за плечи. Женщина распрямилась, стояла не шевелясь. Алексей опустил руки ниже и стал мять ее грудь. Соня запрокинула голову ему на плечо и зашептала:

– Ты что, Лешенька, ты что… Ведь Филейка сейчас вернется. Ты что надумал…

Но дыхание ее участилось, и без того алые щеки стали еще пунцовей. Алексей почувствовал, что ее рука крепко схватила его за бедро и начинает ползти выше.