Дмитрий Дивеевский - Альфа и Омега

Конечно, Данила догадывался о том, что получит в пакете от Рочестера, но не спешил так быстро поддаваться на его утверждения, что все пропало и пора бежать. Нужно было по-настоящему проверить ситуацию, ведь терять источника в СИС обидно. Когда еще он появится снова? Поэтому в пакете Данилы лежал совсем другой набор для агента. В нем находилось два пакета поменьше. В одном прелагалось продолжить проверку, чтобы убедиться в том, что это «колпак», а в другом – вариант перехода на нелегальное положение.

Нет ничего хуже, чем выдумывать поверку на чистом месте и готовить для нее спецтехнику.

Это может занять очень много времени. Ситуация же складывалась так, что медлить было недопустимо. Поэтому Данила решил воспользоваться оперативной заначкой, ждавшей своего часа еще со времен ГДР. С тех достославных времен у него оставался на связи резидент Вилли, старый восточногерманский контрразведчик, который много помогал резидентуре до воссоединения Германии.

После воссоединения пришлось прекратить с ним регулярную работу, но к помощи Вилли Данила все же прибегал, когда без нее невозможно было обойтись. Теперь настал как раз такой случай. И в проверке ситуации вокруг Рочестера, и в его переводе на нелегальное положение содействие Вилли было неоценимо. Как гражданин Германии, он мог осуществить ряд шагов, которые для российского дипломата были невозможны.

Рано утром следующего дня Данила проверился в пригороде Берлина, бросил автомашину неподалеку от вокзала Адлерсхоф, приехал на электричке в район проживания Вилли и выставил ему сигнал вызова на экстренную встречу. Каждый утро Вилли или его жена Гертруда шли в булочную за свежим хлебом, и сигнал выставлялся именно на этом маршруте. Они были приучены, проходя мимо будки телефона-автомата, смотреть, не появился ли под ручкой двери маленький кусочек белого лейкопластыря. Если появился, то Вилли выходил на встречу в условленном месте в тот же день, в 16.00.

Они сидели в гастштетте, где лица их не могли примелькаться, потому что это было место только для экстренных встреч, а таковые случаются не часто. Данила не узнавал своего друга, работа с которым приостановилась сразу по нескольким причинам. Первой из них было подкосившееся здоровье резидента. Он страдал сильной гипертонией, которая после катастрофы ГДР перешла в тяжелейшую форму. Приступы высокого давления у него были настолько тяжелы, что его давно нужно было лечить в стационаре. Но резидент не хотел и думать о больничной койке. Иногда он едва добирался до места встречи с Данилой, и бывало, что ему приходилось принимать сильнодействующие лекарства прямо во время беседы. Однажды, уходя из кафе и надевая плащ, Вилли пошатнулся и стал оседать на пол. Подбежавший официант вместе с Данилой подхватили его и усадили на стул. Официант хотел было вызвать «скорую помощь», но Вилли запротестовал и, наглотавшись таблеток, через некоторое время побрел домой. Булай с тяжелым сердцем смотрел ему вслед. На его глазах уходила славная эпоха борьбы и побед, уходила преданная и оболганная. Глядя на него, Булай задавал себе вопрос: а не ждет ли его участь этого немца? Ведь спектакль с КГЧП высветил крайнюю непорядочность тех, кто боролся за власть. В этой борьбе давно забыли об интересах страны и живущего в этой стране народа. Так на что сейчас работает разведка, спрашивал себя Данила и не находил никакого ответа кроме одного: разведка должна бороться за собственное выживание. Она обязана сохранить себя для будущего. Себя и свою агентуру. Вурдалаки не могут находиться у власти бесконечно. Все равно русский народ переболеет всем этим и выдвинет в руководители достойных политиков. По-другому не может быть. А сейчас не смотри на весь этот шабаш, не думай ни о чем. Работай, спасайся работой.

Только для Вилли подобные рецепты уже не годились. Он был серьезно болен, и Данила с грустью понимал, что скоро их сотрудничеству придет конец. В то же время, было необходимо помогать своему верному другу перенести эту страшную пору. Булай видел, что несмотря на ослабшее здоровье, самое лучшее лекарство для Вилли – это ответственное оперативное задание. Странная ситуация – агент находится под следствием и одновременно выполняет задания. Такое случается не часто. Относительно Вилли был начат процесс люстрации, как и против всех бывших офицеров МГБ. Его внесли в список лиц, против которых ведется следствие и которые поражены в ряде гражданских прав до вынесения приговора суда. Правда, пока все следствие заключалось только в двух вызовах на допрос. В ГДР проживали тысячи бывших сотрудников МГБ, и у немецкой юстиции не хватало сил одновременно вести против всех полноценное дознание. Такое она могла позволить себе только в отношении наиболее выдающихся противников, к которым имелся особый счет. Остальные ждали своей очереди.

Из глаз Вилли текли слезы, и он не пытался их скрывать. Жизнь его завершалась печально. То, что он в ГДР делал по закону, объявлялось противозаконным и подлежащим преследованию. Его жена очень тяжело переживала внезапно обрушившуюся на них изоляцию со стороны соседей и бывших знакомых. От них отвернулись даже те, кого они считали близкими друзьями. Гертруда начала болеть, потом слегла, почти не поднималась с постели и стала постоянно говорить о приближающейся смерти. Вилли видел, что депрессия повлекла у нее сумерки рассудка, но он не в состоянии был ободрить ее. Настал момент, и новые власти сообщили им о предстоящей конфискации маленького особняка, в котором они жили. Им предлагалось подготовиться к переезду в крохотную «социальную квартиру» в отдаленном районе Берлина, куда ходила только древняя городская электричка. Материальные трудности мало смущали старика. Он вышел из пролетарской семьи и за всю свою жизнь не развил в себе чрезмерных аппетитов. Но то, что произошло с ГДР, тяжелым камнем легло ему на сердце, и он готов был сделать все, что угодно, чтобы дать свой ответ тем, кто так подло и коварно одолел Германскую Демократическую Республику.

Они разговаривали несколько часов. Данила неоднократно повторил резиденту весь инструктаж в деталях, нарисовал и пояснил необходимые схемы и вручил деньги. План встречи был исчерпан полностью, но Вилли не хотел уходить. Он смотрел на Данилу печальными глазами, говорил об их дружбе, перевалившей за десять лет, вспоминал других русских ребят, работавших с ним, и из глаз его текли слезы. Немец вытирал их скомканным носовым платком, извинялся за слабость, но слезы все текли и текли. Булаю вдруг пришло в голову, что Вилли прощается с ним навсегда, но он тут же отогнал эту мысль прочь. Они расстались запоздно, и Данила вернулся домой с тяжелым чувством.