У. Уилер - Зеркало Елены Троянской

— Называйте меня Алоиз, — ласково и доверительно попросил молодой человек с безупречно прямым пробором.

Имя своё он произнес так бережно, будто оно было хрустальным, и от небрежного его произнесения с его владельцем могло случиться нечто непоправимое. Секретарь, назвавшийся Алоизом, пригласил посетителя в маленькую приёмную и приветливо указал на гнутый стул подле безукоризненно аккуратного стола.

— Сюда, сюда, будьте так любезны, здесь вам будет удобно!

— Э-э-э… — замялся посетитель, даже не зная, как обратиться к лощёному секретарю. — Любезнейший… я бы хотел видеть мисс… мадам…

— Ах-ах-ах, — запричитал Алоиз, — сейчас никак невозможно! У госпожи сейчас очень важный гость! После она уж никого не примет, — многозначительно сообщил молодой человек и любовно посмотрел на посетителя.

Посетитель, джентльмен лет тридцати с небольшим, приятной наружности, держался довольно скованно, что было неудивительно в таких экстраординарных обстоятельствах. Подчиняясь вязкому гостеприимству Алоиза, он присел и положил на колено мягкую, слегка пыльную шляпу.

— Сейчас я посмотрю, когда вас смогут принять, — певуче выговаривал секретарь, сверяясь в маленькой, с золотым обрезом, книжице. — Знаете ли, скоро будет иметь место затмение Венеры, и это время вряд ли подойдёт для разрешения вашего вопроса. Но, кажется, до этого момента обстоятельства вполне благоприятствуют… Вот! Хотя бы завтра! Прекрасный, прекрасный день! Вы можете оставить свою карточку. Если, конечно, вы не пожелаете остаться инкогнито…

— Ну, отчего же инкогнито, — не слишком уверенно ответил молодой человек и полез во внутренний карман пиджака, — вот, прошу вас. Так, значит, завтра? В котором часу?

Алоиз бережно принял от посетителя визитную карточку и вновь справился в своей книжице:

— В двадцать две минуты первого пополудни будет прекрасное время!

Изумлённый столь точно условленным временем, посетитель неловко раскланялся и вышел. Проводив его, Алоиз торопливо поднялся на второй этаж, подошёл к двери справа от лестницы и деликатно постучал. Войдя в тёмный, роскошно обставленный салон, он обвёл взглядом восточную обстановку, а затем, заметив лёгкое колыхание перьев над спинкой отвёрнутого к окну кресла, обратился:

— Гай Флитгейл.

— Понятия не имею, — раздался утомлённый женский голос.

— Лондонское Королевское Азиатское Общество.

— Боже мой, боже… — с безнадёжным, но немного манерным отчаянием произнёс невидимый голос. Чёрное перо над креслом в стиле Людовика XV колыхнулось, от кресла отделился изящный силуэт, взметнулись за шею тонкие руки, звякнув тяжёлыми серебряными браслетами.

— Что ж, Флитгейл, так Флитгейл. Ступай, Алоиз, сегодня ты мне больше не нужен, — сообщила хозяйка уже другим, собранным и сухим голосом, проследила за закрывающейся дверью и подошла к китайской ширме у стены. Молодая женщина была одета во что-то шёлковое, вроде восточного халата, чёрное с неброским золотом. На изящной головке аккуратно сидел тюрбан с пером, плотно прилегавший к высоким скулам, обнимавший узкое лицо, словно птица двумя чёрными крыльями. Отодвинув створку ширмы с резвящимися китайчатами, женщина задумчиво провела пальцем по корешкам плотно стоящих книг на спрятанной за ней полке.

— Кембридж, Оксфорд, Королевское географическое общество, Лондонское Королевское Азиатское общество… Вот оно!

Выбрав один из фолиантов, хозяйка салона расположилась с ногами на козетке и некоторое время с интересом читала списки членов Азиатского общества.

Через полчаса из цветочной лавки на Глостер-плейс вышла дурно одетая дамочка в круглых очках и нелепой шляпке, типичный синий чулок. В руках она держала бесформенный ридикюль. Подмышкой был знавший лучшие времена зонтик. Дамочка неуклюже вскочила в омнибус на Портман-сквер и направилась прямо в Британскую библиотеку. Там она выбрала несколько подшивок лондонских газет за прошлый год и стала внимательно изучать давнишние новости. Время от времени она делала время выписки огрызком карандаша на мятых листочках, которые доставала из ридикюля. Нашарив в глубинах кошёлки очередной неряшливый лист, она с изумлением разглядывала его со всех сторон, видимо, ища свободного места, потом прижимала ладошкой для достаточной ровности и начинала писать крупным, неряшливым почерком. Через пару часов увлечённой работы учёная дамочка запихнула все свои бумажки обратно, и с выражением крайнего удовлетворения на лице поднялась. Решительно поправив очки, она взялась за твёрдые коленкоровые переплёты, нагромождённые изрядной стопкой, и попробовала оторвать их от стола. Результат был предсказуем — стопка разъехалась, дамочка засуетилась, и к ней на помощь поспешил немолодой служитель библиотеки.

— Мисс Баркис, позвольте… Право, вам не следовало… Как ваши исследования? Что на этот раз?

— Сироты, сэр. Сироты! — с определённой гордостью отчеканила дамочка и воздела к куполу библиотеки сухой пальчик. — Мы не должны забывать о тех несчастных, которые были лишены материнского благословения! Работные и воспитательные дома — рассадники преступности и гнёзда порока!

На дамочку зашикали читатели, она стушевалась и, втянув голову в плечи, потеряла очки: Одна дужка отсутствовала и вместо неё за ухо тянулась засаленная ниточка, которая теперь выскользнула из-под шляпки. Мисс Баркис принялась ловить очки, кое-как справилась, криво водрузив на востроносое лицо, одновременно придерживая съехавшую шляпку, и извиняющимся шёпотом продолжила о сиротах, семеня за библиотекарем, уносившим газеты с невозмутимым достоинством.

Выйдя из библиотеки, учёная дамочка вернулась в цветочный магазин и исчезла среди гортензий и ирисов, как некая нелепая цветочная фея.

На следующий день Гай Флитгейл явился в дом на Глостер-плейс ровно в двадцать минут первого.

— Прекрасно, прекрасно, мистер Флитгейл! Ещё целых две минуты, чтобы вы могли подняться в ателье! — обрадовался Алоиз, принимая у клиента лёгкое пальто и шляпу. — Прошу вас, наверх, сюда!

Флитгейл поднялся, чуть подгоняемый лёгкими толчками секретаря, и даже обернулся несколько раз в немалом изумлении, озадаченный такой назойливостью молодого человека. Тот же воспринял это совершенно на свой манер и начал ободряюще кивать.

Дверь перед джентльменом раскрылась, Алоиз словно растаял за его спиной, и посетитель вступил в полутёмную комнату. Здесь, в свете нескольких свечей, взгляд его не сразу стал различать очертания предметов. Приглушённым золотистым светом сияли ширмы вдоль стен; нарисованные на них птицы и цветы, казалось, слегка трепетали. Маленькие нарисованные человечки казались живыми и суетливо копошились среди островерхих пагод и беседок. Пахло чем-то сладким, душным, горьковатым. Из аромата и золотого света вдруг появилась хозяйка, словно материализовалась из пустоты.