Олег Петров - Именем народа Д.В.Р.

— Херня! — беззаботно махнул Филя. — Подписку ему подмахнул, мол, цинковать про темных людишек, через заежку шастающих обязуюсь, как на духу… Херня!

— А как с винтовочкой-то обошлось? — прищурился Бизин.

— С энтим делом — воопче красота! — заржал Филя. — Пущай большого депутата спрашиват энтот черт картавый! Я ему так и резанул напрямки — мол, сам большой человек хранит у меня оружье для охоты, а законно энто, али нет — не мово ума дело. Я человек маленький, темный…

— Да, да… — кивнул Бизин. — Темный… А котелок-то варит. Варит! Смотри, не перевари…

— Но-о… Да че ж мы, совсем ли чо ли!.. — довольно хмыкнул Цупко.

— А чей ствол-то? Какого такого большого человека?

— Дык, Грихи Бурдинского…

— Ни хрена у тебя котелок не варит! — плюнул Бизин. — Оба вы с Гохой уроды тупые! Зачем он у тебя винтовку затырил? Вот дурак! При его положении ее на стену повесить можно, а вы тут… И заежку палите, и к себе излишнее внимание привлекаете! Начнут у Гохи в прошлом и нонешнем копаться — и депутатство не поможет вместе с героическим партизанством, ежели оно у него и в сам деле было, в чем глубоко сомневаюсь!

— Но! Понесло тебя! — недовольно пробасил Цупко. — Охолонись, Андреич. Фарт нам покедова прет.

Хлопнув себя по коленям, поднялся, прошел в избу, прогудел там чего-то, потом вновь появился в дверях.

— Слышь, Андреич, пойдем-ка, выпьем по маленькой, а то энти гости милицанерские все застолье порушили. Пойдем, девки по новой самовар справили…

За стол сели общей кучей, кликнув и Митрича. Ребячьи ручонки жадно тянулись за калачами.

Филя разлил по стопкам остатки водки. Анна тоже выпила — чтоб отлегло малость после всего происшедшего. Мишке с Катериной налили наливки.

Ужинали молча, потом сразу засобирались спать. Подались в большой дом Митрич и дед Терентий, полез в свое логово на чердак Мишка.

Уже тонко посвистывал в отведенной ему маленькой светелке Бизин. Спала успокоившаяся во сне Анна. Перестал из комнатенки напротив слышаться ласковый шепот Катерины, что-то мурлыкавшей Валюшке с Кешкой.

Но Филиппу не спалось. Похлопал в темноте глазами, бесшумно поднялся с кровати и вышел во двор, захватив по дороге кисет с ядреным самосадом и накинув в сенях на исподнее драный полушубок.

Над крыльцом стояло высокое небо в больших перемигивающихся звездах, в углу, у амбара, завозился, брякнув цепью, лохматый волкодав.

Филипп, усевшись на ступеньку крыльца, долго сворачивал толстенную самокрутку, потом, чтобы попадя не тратить драгоценные спички, высекал огонь, раздувая трут.

Внезапно забурлило-зарезало в животе, подступило до крайности, еле успел от крыльца до стайки добежать. Нескоро оттуда вышел, пучком сена руки вытирая. Ополоснул в бочке, под водостоком. И в лицо плеснул водицы. Во рту такая сухость, что язык небо обдирает — не до курева.

Подался в сенки, нашарил в темноте на столе бутылку с наливкой, жадно задвигал кадыком. От спешки пролил на бороду.

Вернулся на крыльцо, утираясь подолом пропотевшей рубахи, потянулся было к брошенному кресалу и самокрутке, но вдруг ощутил, почувствовал кого-то рядом!

— Хто тут? Хто?! — хрипло бросил в темноту, невольно приседая.

— Дед Пихто!

Перед Цупко выросла темная фигура.

— Тьфу ты! Коська, ты, што ли?

— Обоссался, поди, со страху, Филя?

— Не бухти! Ишо неизвестно, чо бы с тобой приключилася, кады бы тут тебя милицанеры трясли, из самово угро!

— Так я, Филька, в рубашке родился! Меня и японцы на расстрел водили, да без толку! А на тебя, вижу, милиция жути нагнала! Что, в стайке-то небось с самого их отъезда гадишь? Га-га-га!

— Тише ты, оглашенный! Всех подымешь!

— Не ссы… А че тебя сыскари-то трясли?

— Сука кака-то навела!

— Ну и чо?

— Пронесло.

— Ага, вижу, до сих пор несет! Гы-гы-гы!..

— Хорош ржать, Коська! Чо приперся? Договаривались же, — сюды глаз не казать. Откель тебя надуло?

— А-а!.. — скривясь, махнул рукой гость. — Прокатился с хлопцами на «ученике» с Дальнего вокзала, думали торговок в вагонах малость пощипать. Каво там!.. Фараоны чево-то седни по вагонам шастают, продыху нет. Ну и прокатился до твоей станции, покалякал кое с кем, да к тебе, вот, подался. Филя, покупателя я приглядел для лошадок…

— Ага! Спохватился! Тю-тю, коники!..

— Да ладно!

— Чо ладно? Чо ладно? — озлился Филя. — Говорю тебе, налетели вороны! Навел кто-то. Сразу-те про овес спросили да коньков приметили, ну а потом и до мясца в погребе добралися! Я же шкуру-то там оставил, еще не сбагрил…

— Во подарочек приподнес фараонам! Мать твою! — ругнулся гость. — Говорил же тебе — не храни. Чево кромчить? Сразу надо сбывать! У тебя ж ранешних договоренностей полным-полно!

— И на старуху быват проруха… — угрюмо буркнул Цупко.

— Да и хер с ним! — мотнул головой ночной гость. — А чо, Филя, тебя-то не загребли, а, старый?

— Подписку дал сыскарям служить.

— Ох, ни хера себе! Ссучился, потрох!

— Но-но! — грозно прогудел Цупко. — Ты, Коська, эндак словечки не раскидывай! Филипп Цупко никады фараонам не служил!

— Ой, им-боюсь, им-боюсь! — засмеялся гость.

И тут же сунул Филе под нос вороненый револьверный ствол, тускло блестнувший в свете полной луны.

— Щас зубы вышибу с мозгами разом! Ты меня знать! У меня с тем, кто фараонам стучит, разговор короткий! Давай-ка, хрыч толстый, пропой-ка про отмаз-то с подробностями. Каво ты им сдал со всеми причиндалами?

Коська прищурился и постучал согнутым пальцем по револьверному барабану.

— Цыть! И револьвертом своим не пужай! Повидал я энтого барахла! Аль до того боисся, что спишь на ем заместо бабы? Хе-хе-хе! — мелко засмеялся Филя в лицо гостю.

А тот желваками заиграл.

— Говорливый ты, Филя, веселый… Да больно что-то подозрительно тарахтишь. Видно, и вправду не зазря тебя фараоны пожалели… Чо, а Филя? Давай, закрути еще петельку!

— Ты, тово, говори да не заговаривайся! Молод ишшо!

— Каво?! Да я тебя…

— Не пугай, пужаный ужо! — Филипп толстым пальцем отвел ствол от лица. — Я бы имя и сто подписок подмахнул, штобы в кутузке не париться. А че им соопчать — это ишшо поглядим… По мелочи в доносчики чево ж не поиграть… Зато, Коська, в доверье можна втереться. А там — ушки на макушке! — много чего от фараонов можно проведать! Соображать?

— Сладко ты, Филя, поешь. Задницу свою толстую спасал, а теперича соловьем заливаться…

— Вахламон ты! Кады бы задницу берег, так тут бы в самый раз тебя, Коська, сыскарям в руки-то и спроворить…

— Каво?!

— А таво!

— Ладно… — Гость спрятал револьвер, зябко повел плечами. — Филя, спроворь-ка ты мне лучше пожрать, а то кишка на кишку уже войной пошла… День нынче колготной какой-то!