Олег Петров - Именем народа Д.В.Р.

— Бух-бух-бух!!!

Кулаком и сапогом забухал Трофим в низенькую дверь застекленной маленькими аккуратными стеколками веранды.

— Бух-бух-бух!!!

Скрипнула внутренняя дверь, невысокая темная фигурка появилась на веранде и приблизилась к стеклышкам.

— Кто там? — раздался тонкий голос.

— Открывай! — заорал Яшка. — Самогонку давай, ходя!

— Однако спать иди, нету ничего. — Фигурка поплыла обратно в дом.

— Я те щас дам «спать иди»! — Задорожный выхватил из-за пояса топор и, широко размахнувшись, вдарил по стеклу. Звонко лопаясь, оно осыпало нападающих мелкими осколками.

Осатанев от этого, все трое разом навалились на дверь, она с треском слетела с хлипкого запора. С веранды залетели в дом, слабо освещенный керосиновой лампой с прикрученным фитилем. У беленой печи застыли трое низкорослых корейцев.

Они так и жили — втроем, без женщин, делали все сами, что вызывало немало пересудов и любопытства у песчанских кумушек.

— Чо, рожи обезьяньи, уставились?! — зло выкрикнул Трофим, за спиной которого яростно сопел Яшка и щерился до конца так и не протрезвевший Алеха. — Самогонку давай, поняли? И быстро, мать вашу ети!

— Продали самогонку, продали. Ничего больше нету, совсем нету! Завтра будет, завтра приходи однако, — затараторил старший из корейцев.

— Ах, нету… — протянул Трофим. — А вот это видел?!

Он поднял топор на уровень глаз.

— Нету, совсем нету! — протянув руки ладонями вверх, повторил кореец.

— Режь их, Яха! — крикнул Трофим и с разгиба руки ударил лезвием топора ближайшего корейца в лицо…

Старика Ту-Пен-Ха и средних лет Ан-Ир-Сана они убили сразу. Одного топором Задорожный, другого схватил за руки Алеха, а Яшка несколько раз ткнул своим ножом.

Младшего — Ким-Тан-Ена — Алеха с Яшкой привязали навзничь к столу. Требовали денег, но тот молчал, с ненавистью глядя на убийц. Тогда Верхоленцев рывком содрал с жертвы полотняную рубаху и с дурным смехом вдавил кончик ножа в кожу несчастного на боку, а потом резко дернул нож поперек живота, распластывая от бока до бока горизонтальным надрезом брюшину. Кореец пронзительно закричал.

— Стало быть, голосок-то имеешь, ишь, какой прорезался! Чо, желтая тварь, больно-о? — затрясся в истеричном смехе Яшка. — А ты нам про денежки скажи…

Кореец кричал, обливаясь кровью, а Яшка вновь и вновь резал ему живот поперечными полосами.

Когда жертва потеряла сознание, рыскавшие по всем углам Архипов и Задорожный заорали, чтоб Яшка не маялся дурью, а лучше искал бы самогонку, коли узкоглазая мартышка ничего не говорит.

Верхоленцев мутным взором окинул окровавленное тело, запрокинутую голову с отчаянно пульсирующими венами и — с размаха резанул по этим венам, уворачиваясь от брызнувшей темной крови. Потом с интересом смотрел, как кровь толчками выплескивается из раны, судорожно подергивается тело…

Они нашли немного денег, связали в три узла немудреное барахло. Знатно наследив в кровяных лужах, подались прочь.

У дома старухи Антонихи сбросили узлы наземь. Трофим Задорожный дернул за плечо Алеху Архипова.

— Алеха, зайди к бабке, силов нету. На, — протянул жмень серебра. — Давай, сам говорил, что Антониха приторговывает самогонкой…

Так и оказалось. Бабка-шинкарка, после недолгою торга, потребовав вперед деньги, просунула в квадратное оконце на массивной двери, специально прорезанное для спокойной торговли, заткнутую деревяшкой бутылку.

Вернувшись к Трофимовой сожительнице, дрыхнувшей без задних ног в ощутимо выстуженной избе, молча и быстро, почти не закусывая, выпили бутылку и завалились спать.

Поздним утром, мучаясь тяжелым похмельем, всучили Дуське часть барахла и наказали, чтоб без спиртного она не появлялась. Откуда нежданно-негаданно свалилась пожива, Дуська не спрашивала — по окровавленным мужикам сообразила. Ночной разговор она не помнила.

Дуськина беготня по поселку с вещами привела к тому, что 8 ноября, спустя пять дней после кошмарного убийства трех корейцев-огородников, до уголовного розыска дошли сведения об убийцах.

Нагрянувшие в Песчанку сотрудники угро арестовали Архипова, Верхоленцева и Петрову, а чуть позже и ее сожителя Задорожного.

Трофим и Яшка все отрицали, несмотря на обнаруженные у них на одежде пятна крови и найденные в доме Дуськи вещи корейцев, которые она не успела сбагрить.

Напуганная Дуська толком ничего пояснить не могла, но с готовностью пересказывала поселковые сплетни про убийство.

Потом приперли Архипова, но он не раскололся, оказавшись незаурядным артистом: лил слезы и заявлял, что его оговорили.

Узнавший о совершенном убийстве и убийцах Филипп Цупко неделю прятался по разным местам, перетрусив основательно. Он понимал, что ему трудно будет что-то объяснять угрозыску и следователю, если кто-то из арестованной компании назовет его фамилию в связи с той вечерней пьянкой. Однако тучи пронеслись. Ни на постоялом у Анны, ни в доме на Новых местах никто Филиппом не интересовался.

И 18 ноября, появившись на постоялом дворе, вначале с опаской, а после успокоительного рассказа Анны осмелев, Филипп приказал натопить баню не дожидаючи субботы, основательно попарился и солидно выпил, млея в чистом исподнем за столом в горнице. Он рано лег спать, но когда Анна, закончив все дела, скользнула под одеяло, проснулся, залапал ее сильными руками, потом навалился, жарко дыша…

Под утро гулко залаял, забречал цепью волкодав, потом вторая собака подхватила.

Вмиг утратив все спокойствие, Цупко соскочил с кровати, лихорадочно накинул на плечи тулуп, прокрался в сенки, глянул в щель поверх двери, приподнимаясь на цыпочках и опираясь обеими руками на массивный крюк, запирающий входную дверь.

Но сквозь темноту ничего разглядеть не мог. А собаки не умолкали.

«Навряд ли энто милицанерские, — решил Филя. — Уже жа ворота бы ходуном ходили и матюганы до небес висели… Можа, Костя? Но… Костя без шумов заходит! Эти сучьи хвостаты сторожа, язви их в корень, и не рыкнут… Чем берет? Как чуят в нем конокрадский дух, ли чо ли… Не-е… энто не Костя — на удалого конокрада никогда собака не забрешет…»

Цупко не спеша прошел в дом, надел штаны и войлочные сапоги на толстой кожаной подошве, продел тулуп в рукава и откинул кованый крюк на двери.

Вышел на крыльцо, зорко осматриваясь.

Во дворе никого не было. Цупко спустился с крыльца, прошел к навесу у сарая, взял приставленные к жердям вилы, цепко перехватил их в середине черенка и двинулся вдоль забора к воротам. И тут же вздрогнул от громкого шепота.

— Филя, Филя!

— Хто, твою мать?!

Цупко почувствовал, как букашки страха пробежали по спине.

— Трофим это, Задорожный…