Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

— Вы можете задать себе вопрос, почему Иоанн, обычный полубезумный проповедник, сыграл столь важную роль, — говорил отец Ньюман, обращаясь к своим студентам. Те беспокойно ерзали на стульях, ощущая острый запах ереси. — Саломея извивалась в танце (это имя нам известно от Иосифа, танец — из Евангелий от Марка и Матфея) и требовала голову Иоанна. Когда же просьба ее была удовлетворена, именно его двоюродный брат Иисус принял эстафету от лица всей своей семьи. «Ты ли тот, кого мы ищем?» — спросили они у него.

Лео окинул слушателей вопросительным взглядом, как будто это была не лекция, а представление.

— Даже не сомневайтесь в существовании этих претензий, — предупредил их Лео Ньюман. — Сведения дошли до нас через столетия, через устные пересказы и письмена; их копировали, подчищали, дополняли, сокращали — но они сохранились. На трех языках табличка над головой его, распятого, гласила: «Король евреев».

Некоторые слушатели перекрестились.

— Вот за какие претензии он погиб. Если бы все это относилось лишь к области истории, а Евангелия были бы просто историческими текстами, деятельность Спасителя нашего сочли бы попыткой отобрать трон Иудеи у колониальных захватчиков и сатрапов, не больше и не меньше. Сочли бы воззванием к Господу Израильскому, возвращением к духу Маккавея. [13] Иуда Маккавей — человек, возглавивший народное восстание II в. до н. э. в Иудее против власти селевкидов. В 164 г. до н. э. захватил Иерусалим. (Примеч. ред.)

В этом месте он умолк, ибо здесь простое отклонение от ортодоксальной доктрины принимало черты настоящего богохульства. Поразительно то, что после смерти Иисуса его брат Иаков получил руководящую должность в наследство, а Церковь не признает никаких иных потомков семьи назарейской: у вечной девственницы Марии больше не было детей. Однако прочтите внимательно Деяния святых Апостолов и послание Иосифа: от Иоанна — Иисусу, от Иисуса — к Иакову. Наследование и преемственность, два лица семейного Януса. Наследование и преемственность, точильные камни, что стирают дитя в порошок.

Семья — и власть семьи. В семье Мэделин говорят на уникальном арго и соблюдают свои собственные, эксклюзивные традиции. Словно чужак за границей, Лео Ньюман, священник Папского библейского института, начал свое обучение. «Красненькие чернила, — говорили они. — Передай-ка мне красненьких чернил» — имелось в виду вино. «Issma» означало «иди сюда»: какое-то время они жили в Каире, где Джек служил главным секретарем. Мэделин была «сбита с панталыку», когда чего-либо не понимала, хорошие вещи назывались «сделанными на ять», а когда Джек отчитывал других то вмиг становился «склочником». Джек был остроумным живым человеком, обладавшим как умственной, так и физической силой, человеком, на чьем сердце было выбито слово «дипломат». Старшую дочь, в течение учебного года круглой сиротой жившую в интернате в Англии, они назвали Кэтрин, потому что это имя носил оксфордский колледж, где учился Джек. [14] Старейший из университетов Великобритании разбит на множество колледжей. Именно там он, по собственному заверению, возненавидел англосаксов и полюбил Мэделин. К жене он по-прежнему относился с легким восхищением и называл ее Мэдди, словно мягко подчеркивая свойственную ей сумасбродность, [15] От англ. mad — безумный. тогда как детей удостаивал лишь сдержанной лаской, как будто особой разницы между ними не видел и обе дочери являлись своего рода домашними питомицами. К младшей дочери по невыясненным причинам обращались «Бут», [16] Boot (англ.) — ботинок. а вот «экушлой» можно было назвать и ту, и другую: прозвище это произошло от словосочетания «я chuisleто chroidhe» , что в переводе с ирландского означает «биение моего сердца».

Изменение отношений — весьма загадочная штука, слишком загадочная, чтобы описать ее привычными словами. Можно интерпретировать этот процесс, оглядываясь назад подобно тому как историк изучает события давно минувших дней и различает в них путеводную нить, логическое развитие — но ведь в тот момент, когда эти изменения происходят, никакой путеводной нити нет, ведь правда? Имеется только случайный набор фактов, и продолжительность измеряется лишь мгновениями, не менее важными, чем сколь угодно длинные сроки, и целое зависит от частностей, Лео был просто знакомым, Лео стал другом. Семейные пикники, несколько вечеринок, пара концертов, так оно обычно и бывает. В то время как роль знакомого можно разделить с другими, дружба — эксклюзивна, ей присуще особое таинственное измерение, она наделена специфической гармонией. Он начинал произносить предложение и ловил себя на том, что подспудно вычищает свою речь от синонимичных словечек Мэделин. Он украдкой посматривал на нее — и замечал, что ее взгляд, направленный на него, полон изумления, словно она пытается разобрать слова не вполне известного языка. Они улыбались друг другу и наблюдали, как улыбается визави. Ничего не значащий контакт — легчайшее соприкосновение запястьями, мимолетное столкновение плечами — наполнялся смыслом, известным им обоим.

— У нас как будто появился личный духовник, — однажды заметил в его присутствии Джек, когда они гуляли по Албанским холмам.

— Господи, надеюсь, что это не так, — возразил Лео, и Мэделин, словно эхо, откликнулась точь-в-точь той же фразой. Фразы-близнецы практически совпали по времени, и было неясно, кто произнес эти слова первым. В этом совпадении высказываний чувствовалось что-то постыдное, как будто их застали в объятиях друг друга, и теперь им срочно нужно найти себе оправдание.

— Вы всегда смеетесь над одним и тем же, — сказала как-то ее старшая дочь, и все тогда погрузились в неловкое молчание, вызванное укоризненным оттенком замечания. Словно девочка выболтала секрет, который нужно было держать в шкафу вместе с остальными скелетами.

Нить случайности неразличима. Где-то над Мертвым морем кучка несчастных студентов и археологов привычно ковырялась в костях, стоя на коленях в пыли и просеивая мусор, и вдруг обнаружила первые признаки грядущей катастрофы. А тем временем где-то в Риме замужнюю женщину и сухого, черствого пастора объединило нечто обрывочное и с трудом подпадающее под стандартные определения: то ли сочувствие, то ли ирония, то ли сомнение, то ли радость открытия.

— Можно задать тебе нескромный вопрос, Лео? — губы Мэделин раздвинулись в легкой, типично ирландской ухмылке. Она смотрела на него, как обычно, немного склонив голову набок. Любые вопросы в исповедальне влекут за собой определенный риск, но они находились не в исповедальне, а в самом обычном месте — на кухне квартиры Брюэров, среди нагромождения пустых бутылок и немытых бокалов. Из-за кухонной двери доносился шум: там веселились гости. Джек разглагольствовал с одним итальянским министром о своих делах: бюрократических нелепостях, секретных иерархиях, одному ему понятных обязанностях и побуждающих мотивах. «Дело не столько в том, кого вы знаете, — услышал Лео, — сколько в том, кого вы знаете, по их мнению» .