Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

Лео снова подумал о Мэделин, и мысль эта отозвалась в нем легкой конвульсией. Эмоция выразила себя через тревожный, неестественный физический симптом.

— Ты не заснул? — спросил Гольдштауб.

— Нет.

— Замечтался? О чем же, интересно, мечтают священники?

— Я думал о Мэделин.

— О ней?

Зачем он упомянул ее имя? Она улыбнулась ему из глубин памяти. Мэделин, способная даровать утешение доброй души, утешение любви к ближнему взамен ужаса бездны.

— О том, как все это отразится на людях вроде нее.

— Если свиток подлинный, — напомнил ему Гольдштауб. — Ты же сказал, что это подделка.

Они проехали под безмолвным, громоздким танком, выполнявшим функцию мемориала Шестидневной войны, [65] Шестидневная война — война 1967 г., в ходе которой Израиль захватил Голанские высоты и Иудею с Самарией. (Примеч. ред.) и миновали оливковые деревья — то место, куда под покровом ночи, во власти мрака, Иуда привел отряд римских солдат, дабы те арестовали человека по имени Иисус. И Лео извлек слова из самых потайных глубин своего естества, будто бы расщепив ядро неверия, которое всегда гнездилось в нем: в детстве, в течение долгих лет обучения, в течение долгих лет следования своему призванию.

— Он подлинный, — сказал Ньюман. — В глубине души я боюсь, что он подлинный.

Гольдштауб кивнул.

— Так я и думал, — ответил он. — Я сразу это понял. Когда ты впервые его увидел, ты напоминал человека, который вошел в больницу с простуженным горлом, а вышел с лимфомой.

Дальше ехали молча. Дорога огибала Оливковую гору под деревушкой Эль-Азарий, родной деревушкой Лазаря, где Иисуса помазали перед триумфальным входом в город. Здесь кончалась Вифания, и дорога вилась вниз, мимо гостиницы Доброго самаритянина (там предлагали купить освежающие напитки, закуски и иконки, а также сфотографироваться с верблюдом), вглубь потрохов планеты, вглубь сероватых, серебристых и пунцовых красок рассвета, где Мертвое море, Соленое море, простерлось кованым оловом под высоким заслоном облаков. На другом берегу высились холмы Моаб, казавшиеся двухмерными против света; там стоял Моисей и взирал на Землю Обетованную, достичь которой ему было не суждено. Над холмами рассвет сочился кровью и лимфой, точно потревоженная рана.

Из земли долины торчал указатель, гласивший: «Иерихон, древнейший город в мире», — но слева, куда была устремлена стрелка, не было ровным счетом ничего. Гольдштауб повернул «лэндровер» направо, объезжая отвесный склон с руинами Кумрана и утесы, где были обнаружены свитки Мертвого моря. Ветхий, изъеденный солью знак указывал направление к Эн-Геди и Масаде. Машина ехала между угрюмым морем и сыпучим каменистым оплотом, что представлял собой переплетение хребтов и вымоин, олицетворение дикой природы Иудеи; это место принадлежало ящерицам, шакалам и пророкам, в этом месте человек по имени Иисус провел сорок дней и сорок ночей, охваченный ужасом одиночества. И как раз когда они там проезжали, утренний свет внезапно дрогнул, двадцатый век беззастенчиво вторгся в недвижное безвременье пейзажа и внезапный звук заглушил вой автомобильной трансмиссии: два реактивных истребителя промчали над долиной, оставляя за собой лишь рев моторов, словно симметричные фалды… Самолеты чуть накренились, пролетая мимо них, устремляясь к израильской границе, ведь пилоты наверняка осознавали, что находятся под бдительным наблюдением иорданских радаров. На фюзеляжах можно было разглядеть звезды Давида. Лео одолевали апокалиптические мысли. «Кто удостоится чести прочесть свиток?» — думал он, а самолеты тем временем превратились в крохотные точки на сверкающей пленке утреннего неба.

— Недалеко осталось, — сказал Гольдштауб. Чахлый, выжженный пейзаж, место обнаружения свитков, дажецветом своим схожее с папирусом: коричневато-желтое, высохшее место. Они миновали небольшой оазис Эн-Геди, где Давид [66] Давид — царь Израильско-Иудейского царства после табели Саула. Создал государство со столицей Иерусалим. (Примеч. ред.) прятался от Саула [67] Саул — основатель Израильско-Иудейского царства (XI в. до н. э.). (Примеч. ред.) и отрезал прядь волос с головы завистливого царя, и через пятнадцать минут уже были в Масаде. На несколько обманчивых секунд мрачная плосковерхая гора — где Ирод возвел дворец удовольствий, где Мариам, его царица, когда-то выходила на террасу насладиться видом, где последние зелоты [68] Зелоты — социально-политическое и религиозное течение, возникшее в Иудее во II в. до н. э. (Примеч. ред.) держали оборону против римских легионов и, наконец, предпочли массовое самоубийство капитуляции — обрела изысканную красоту в кораллово-розовых лучах рассвета. Слева находился Лизан, Язык, соляные равнины, где воды Иордана наконец испаряются в томящий пустынный воздух. Всю остальную площадь занимал соляной пустырь, где некогда стояли города Содом и Гоморра.

Десять минут спустя Гольдштауб остановил свой «лэндровер».

— Вот мы и приехали.

Дорога вела направо. У блокпоста скучали двое солдат. Согласно знаку, это место называлось Эн-Мор, а приписка гласила, что оно охраняется Комитетом по защите древностей. Грубый хребет рассекал плато, словно окостенелый палец иудейской природы.

— Ты бывал здесь раньше? — спросил Гольдштауб. Лео выглянул в окно, изогнувшись, чтобы рассмотреть склон и дно вымоины.

— Да.

Солдаты перекинулись парой слов с Гольдштаубом, после чего подняли шлагбаум. Машина свернула на обочину, и Гольдштауб переключился на первую передачу, поскольку им предстоял долгий, медленный подъем от уровня моря по склону хребта, что, извиваясь змеей, вел к Масаде через нагромождения опаснейших камней. Вслед за ними тянулся шлейф желтой пыли. Пыль покрыла окна, панель управления, руки и губы. «Ибо прах ты и в прах возвратишься», [69] Бытие 3:19. — подумал Лео. Кто же пришел сюда, в этот опорный пункт истории? Кто же прошел сей тернистый путь с мешком свитков на спине?

Наконец горизонт оказался на уровне груди пассажиров, и машина достигла вершины узкого утеса. Они прибыли в археологический лагерь. На прогалине стоял армейский внедорожник и еще несколько «лэндроверов». Сзади тянулся ряд палаток, возвышался огромный шатер с подвернутыми краями. Группа волонтеров уже сновала туда-сюда среди рытвин: молодежь в футболках и шортах, грудастые девочки с загорелой кожей, мальчики с растрепанными волосами и жиденькими бороденками. Там царила атмосфера летнего лагеря. Кто-то полоскал в ведре глиняные черепки, а затем раскладывал их по деревянным коробкам, ранее служившим для хранения апельсинов. По радио звучали новости на иврите. Поодаль генератор колыхал утренний воздух. Непосредственно раскопки проводились чуть в стороне: несколько линий разрушенных стен в пыли, пониже лагеря, с вехами, разложенными решеткой.