Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой

...По-прежнему хотелось спать, но одолевали мелкие повседневные заботы. Только что зашел старшина, уселся на стул возле своего письменного стола, стоявшего перпендикулярно к столу начальника заставы, и, уставившись покрасневшими от недосыпания глазами на Бочкарева, спросил.

— Товарищ старший лейтенант, сено мы в конце концов укроем, или его унесет, как в прошлом году?

— На это, Иван Иванович, старшина есть.

— А людей кто старшине даст?

Старшина Иван Иванович Стародубцев был самым пожилым на заставе, лет под пятьдесят, носил усы и досконально знал не только свое дело, но и обязанности заставных начальников, и эти знания, приобретенные большим опытом пограничной службы, позволяли ему выступать как бы в двух лицах. Один старшина Стародубцев являл собой образец кадрового военного, был неизменно подтянут, с видимой охотой выполнял распоряжения офицеров. Так бывало, когда старшине приходилось служить с пусть строгим, но умным и справедливым начальником. Другой старшина Стародубцев позволял себе со снисходительным пренебрежением, с обидной ленцой относиться к офицеру, считавшему, что маленькая звездочка на погоне, полученная в погранучилище, автоматически делает его на голову выше тех, кто этой звездочки не имеет. Откуда тогда брались у старшины сарказм, изощренная способность поставить такого начальника в нелепую ситуацию, показать свое превосходство над ним.

С солдатами старшина был строг, заставлял работать, но и сам не чурался никакой работы. Завидев пограничника, который вышел из казармы скучающей походкой, он манил его пальцем к себе и задавал один и тот же вопрос: «Чем занимаетесь?» и, если солдат мямлил или отвечал нечетко, тотчас же находил ему дело. Вскоре все, однако, разгадывали эту слабость старшины и, заметив его, немедленно принимали крайне занятой, озабоченный вид и старались улизнуть от всевидящего ока Стародубцева.

С какой-то болезненной щепетильностью следил старшина за порядком в казарме и даже придумал особый деревянный шаблон, с помощью которого солдаты придавали подушкам абсолютно одинаковую форму. «Чепуха какая-то!» — сказал сам себе Бочкарев, увидев впервые это новшество, но изменять порядок до поры до времени не стал, а потом свыкся уж больно аккуратно выглядели оформленные этим способом подушки на уныло-сером фоне одеял.

Бочкарев понравился старшине; с первой же встречи старшина признал в нем умного и справедливого начальника и если порой, разговаривая со старшим лейтенантом, позволял себе покровительственные нотки в голосе, так это было исключительно от желания помочь своему начальнику, который к тому же годился ему в сыновья.

К младшему лейтенанту Невиномысскому старшина относился двояко: с одной стороны, он не любил, когда заместитель начальника заставы к месту и не к месту делал замечания солдатам, повышал голос, бестолку суетился, а с другой — многое прощал ему за молодость и старание стать в конце концов хорошим офицером.

— Три человека надо, чтобы сено в порядок привести, — продолжил свою мысль старшина.

В прошлом году на заставе заготовили на зиму много сена, сложили в огромный стог, но не обвязали, не прижали крепким навесом, и первый же ураган в минуту унес весь стог за тридевять земель. Старшина в это время был в отпуске, на другом конце страны, а Бочкарев еще служил на Курилах.

-Три человека, говорите...

Начальник заставы взял листок с надписью «распорядок дня», где записывалось, что надо делать каждому солдату ежедневно, и начал проглядывать, кто из пограничников когда и чем занимался. Солдат на заставе не хватало, день каждого был расписан по часам и минутам и свободных людей найти не удавалось.

— Ладно, не ищите, товарищ старший лейтенант; завтра сено укроем, — сказал старшина.

Начальник заставы не стал ни о чем расспрашивать, он знал: раз Стародубцев пообещал, значит, это будет сделано, если не в порядке приказа, то «на энтузиазме», причем энергичнее всех будет работать сам старшина.

В дверь опять постучали, и вошел дежурный по заставе сержант Лобода.

— Товарищ старший лейтенант, наряд в составе ефрейтора Пояркова и рядового Савельева на охрану государственной границы подготовлен!

— Пусть войдут, — Бочкарев встал и привычно поправил китель.

Гулко ступая по полу, строевым шагом в канцелярию вошли два пограничника.

— Службу нести можете? — спросил начальник заставы.

— Так точно!

— Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Вид наряда — дозор. Маршрут движения — от заставы по береговой отмели на левый фланг до охотничьей избушки. По пути осмотреть ущелье Узкое и пещеры возле него с целью возможного обнаружения нарушителей границы. Срок службы — до двадцати четырех часов. Вопросы есть?

Все это старший лейтенант сказал с привычными интонациями в голосе и в привычном темпе, как говорил и вчера, и неделю, и год тому назад. Так же привычно выслушали приказ два отправляющихся в наряд пограничника, которые тоже давно выучили наизусть все, что им говорили в подобных случаях. Все это каждый раз повторялось из слов в слово, сопровождалось определенным ритуалом, но именно это как раз и придавало, казалось бы, обычным, заученным словам особое значение, торжественность, составляло то, что отличало «гражданку» от службы военной, пограничной.

Лишь в поздние сумерки старший лейтенант покончил с неотложными делами и пошел к себе — спать. Он еще не успел закрыть дверь канцелярии, как послышалась знакомая музыка: это Невиномысский включил свою «Спидолу». Бочкарев хотел было вернуться — навести порядок, но раздумал и махнул рукой: пусть забавляется младший лейтенант.

Дом, рассчитанный на три семьи — начальника, заместителя и старшины, стоял рядом с заставой, меж кривых и узловатых берез, которые здесь называли каменными. Квартира Бочкарева, обставленная казенной мебелью, чистая и прибранная, выглядела тем не менее нежилой, сам хозяин занимал по сути дела только одну комнату, остальные две пустовали в долгом ожидании семьи, которая так и не сложилась.

Да, не сложилась...

Он мысленно перенесся в Орел и с какой-то удивительной ясностью увидел перед собой педагогический институт — покрашенное охрой большое здание с колоннами, длинный коридор и там, среди толпы студенток, одну, ставшую два года назад его женой. Три месяца отпуска, которые он провел тогда в Орле, были их тремя медовыми месяцами — с купаньями в Оке, поездками в Спасское-Лутовиново «к Тургеневу», лесами возле Мценска, танцами в парке... А потом все вдруг пошло вверх тормашками Тоня передумала бросать институт и ехать куда-то к черту на кулички за своим мужем. Он кровно обиделся, хотя и понимал, что она права по-своему, рассорился с ней и уехал. Там, на Курилах, не выдержал и написал первый. Она ответила. Он написал еще. В этом году, точнее, два месяца назад, Бочкарев получил известие, что она благополучно сдала государственные экзамены...