Йен ПИРС - Гибель и возрождение

– Понимаете, у них это семейное дело. Реставраторы Донофрио на протяжении многих поколений совершенствовали свое мастерство, они известны с начала девятнадцатого века. Все мужчины их рода осваивали это хорошее, достойное ремесло.

– Не всегда достойное, – пробормотала Флавия.

– У всего есть своя изнанка, – согласился Бартоло. – Но я говорю о том, что Джанни использует веками испытанные методы и чрезвычайно бережно относится к картинам. У них тесный ménage à trois [9] Здесь: союз троих ( фр. ). , если вы понимаете, что я имею в виду, – художник, холст и реставратор. Связь между ними очень хрупкая, реставратору следует быть предельно скромным и деликатным; он ни в коем случае не должен подменять собой художника. Представьте, что картина – распавшаяся супружеская пара. Задача реставратора – восстановить гармонию между партнерами – художником и его произведением, а не вклиниваться между ними или пытаться занять чье-то место. Он должен быть исполнительным слугой, но никак не повелителем.

– Угу.

– Старый Джованни, отец Джанни, в этом отношении был просто совершенством. Он был идеальным реставратором. Не позволял себе ни одного лишнего мазка. Он возвращал картине первоначальный вид, а не переписывал ее. Понимаете разницу? Он и по характеру был такой: приятный мягкий человек, не выставляющий свои достижения напоказ. Он относился к полотнам как семейный доктор. Когда я давал ему картину, он уносил ее к себе в студию и несколько месяцев присматривался, пытаясь уловить ее настроение. Только после этого он приступал к работе. А работал… с таким благоговением, какого теперь не встретишь.

– Думаю, у него был нелегкий характер, – заметила Флавия.

– О нет, у Джованни имелся только один недостаток – чрезмерная щепетильность. Если бы он захотел, мог стать величайшим имитатором своего поколения. Сколько раз я делал ему намеки – показывал старую копию и говорил: «Как было бы здорово снова увидеть этого Маратти [10] Маратти, Карло (1625–1713) – итальянский художник. во всем блеске!» А он неизменно качал головой, извинялся и говорил, что, по его мнению, это не Маратти. Он прекрасно понимал, чего я от него хотел, но ни разу не поддался на провокацию. Был совершенно неподкупным человеком.

– А его сын? Он другой?

– Молодой Джанни? О нет. Не совсем. Теперь уже нет. В молодости, лет двадцать назад он мог немного… э-э… улучшить изображение, но не больше, чем остальные. С годами он стал настолько походить на отца, что это даже пугает. Иногда, встречая его, я начинаю моргать, забывая, какой сейчас год. У них и манера письма совершенно одинаковая. В работе Джанни полагается только на собственный опыт и мастерство. В отличие от некоторых…

– Вы имеете в виду Дэна Менциса?

– Его. В то время как Джанни пытается возродить картину к жизни, Менцис ее убивает. Он как палач отсекает замысел автора. Везде пишет себя. Что бы ни попало к нему в руки. В настоящий момент мы имеем Сикстинскую капеллу Дэна Менциса, ранее приписываемую Микеланджело. К счастью, у наших чиновников хватило здравого смысла не отдать ему весь проект целиком. Или, например, «Дева Мария и святой Иоанн» Дэна Менциса, ранее приписываемая Рафаэлю. Таков его стиль. Уж лучше нанять профессионального копииста – тот хоть не будет врать, что возвращает произведению первоначальный облик.

– Вы считаете, Менцис полностью переписывает картины?

– Переписывает? Послушайте, если в галерею ворвется какой-нибудь псих и обольет кислотой самую прекрасную картину в мире, ваш босс Боттандо будет землю рыть, пока не упечет мерзавца за решетку. А Менцис делает это постоянно и совершенно безнаказанно. Это лицензированный вандал. Несколько месяцев назад я ездил в Нью-Йорк, и мне попалась на глаза «Святая Вероника» Мартини, которую только что отреставрировал Менцис. Я чуть не заплакал, клянусь вам. Она смотрелась как девица из «Плейбоя». Куда подевались все эти тонкие переходы цвета, световые нюансы, блики – словом, все то, что отличает посредственную картину от истинного шедевра? Все, все, говорю вам, ушло – остался только Менцис со своей грубой мазней. Я просто онемел.

– У вас и сейчас дрожит голос.

– Мы должны остановить его, – повторил Бартоло. – Если он приберет к рукам Фарнезину, это будет величайшим злодеянием со времен разграбления Рима.

– «Мы» должны?

– Послушайте, Флавия, я еще ни разу не обращался к вам с просьбой.

– Правда?!

– Это были мелочи, и взамен я давал вам море информации.

Флавия неохотно кивнула.

– Помогите нам.

– Каким образом?

– О, ну не мне вас учить. У вас есть что-нибудь на этого человека? Что-нибудь такое, что помогло бы нам его скомпрометировать?

Флавия на мгновение утратила дар речи.

– Нет, насколько я знаю. В любом случае я бы вам не сказала, потому что на следующий день эта информация появилась бы в газетах.

Бартоло недовольно сдвинул брови.

– То есть вы хотите, чтобы я вам раскапывал нужные сведения… – начал он.

– Да. И взамен получаете не так уж мало. Однако сейчас вы просите слишком многого и понимаете это не хуже меня.

– Я крайне разочарован, – с искренним огорчением сказал Бартоло.

– Вы еще даже не знаете, получит ли Менцис эту работу.

– Верно, – признал он.

– Пожалуй, я могу навести справки через своих людей и узнать, какие шансы у кандидатов.

– Это будет очень мило с вашей стороны, – улыбнулся Бартоло.

– Всегда рада помочь. – Флавия выдержала паузу. – Скажите, а это не вы звонили нам насчет предполагаемого ограбления в Сан-Джованни? Признайтесь: вы просто хотели привлечь наше внимание к Менцису?

Бартоло пришел в шок от подобного предположения.

– Конечно же, это не я, – резко ответил он. – Я не удивлюсь, если окажется, что это сделал сам Менцис в рекламных целях. Этот поступок как раз в его духе. Хотя странно, что…

Флавия подняла руки.

– Нет, – сказала она.

– Что «нет»?

– Больше не хочу ничего слышать.

– Очень хорошо, – сказал он, и в глазах его появилось хитроватое выражение. – Огромное вам спасибо. Рад, что вы меня навестили.

– Почему рады? – забеспокоилась Флавия.

– Подождите и поймете сами.

На следующее утро, не успев еще выбраться из душа, Флавия действительно поняла, что он имел в виду. Звонил Боттандо.

– Ты не могла бы прямо сейчас пойти в этот монастырь и встретиться с Дэном Менцисом? – спросил он, и по его голосу Флавия поняла, что он едва сдерживается.

– Зачем?

– Он будет ждать тебя. Я выслушал сейчас от него столько брани! Он вне себя от злости и во всем обвиняет нас.

– Но в чем?

– В потоке оскорблений я расслышал, что одна из газет опубликовала о нем статью, где утверждается, будто полиция занялась изучением его скандальной деятельности.