Леонид Юзефович - Триумф Венеры. Знак семи звезд

— Ты прямо зеленый весь, — встревожилась жена, когда он вернулся за стол. — Живот болит?

— Все прошло, — сказал Иван Дмитриевич.

— Что там Ванечка делает?

— Рисует, — ответил он.

Перед ним стояло заливное из белорыбицы, лежал пирог с сомовьим плеском, еще что-то постное, но вкусное. Он поковырял и отставил. Есть не хотелось.

— Совсем себе желудок испортил, — огорчилась жена. — Бегаешь допоздна, не думаешь о своем здоровье.

— Я думаю.

— Нет, не думаешь. А если ты не думаешь о здоровье, значит, не думаешь о нас с Ванечкой. Что-нибудь с тобой случится, как мы будем жить без тебя? Женился, сына родил, будь добр думать о своем желудке, это твой долг передо мной и Ванечкой.

Иван Дмитриевич не возражал, слушал, против обыкновения, покорно.

— Скоро начнут убирать посуду, — предрекла жена.

Ее, видимо, посвятили в диспозицию сегодняшнего обеда, и она гордилась оказанным ей доверием.

— Уберут, потом подадут вино и сладости. Ты, пожалуйста, не пей и не ешь, сладкое тебе вредно для желудка, но возьми пару пирожных для Ванечки. Я бы сама взяла, но меня Шарлотта Генриховна просила помочь распорядиться, так что я не могу

— Почему? — не понял он.

— Потому что мне доверили, и получится, будто я пользуюсь своим положением.

Одно радовало: за этими заботами жена забыла и думать о баронессе.

Она подошла к сестре Шарлотты Генриховны, к ним присоединилась Нина Александровна, и все трое стали что-то горячо обсуждать, указывая в разные точки стола. Они, вероятно, вырабатывали стратегию предстоящей операции: торт — на правый флаг, редуты из эклеров — по центру, слева прикрыть позиции яблочным пирогом, наливочки пустить вперед, чтобы завязали сражение, а затем уж подтянуть главные силы — мадеру, шампанское, после чего обрушить на противника брусничную воду с вареньем. Самовар и сахарницы оставить в резерве.

Зайцева сунулась было к ним с указанием на какие-то их тактические просчеты, но ее советы остались без внимания.

Из всех присутствующих лишь Иван Дмитриевич знал, что эти стройные планы будут спутаны и не то что до чая, а и до брусничной воды дело не дойдет.

Заметив, что рядом с Зеленским освободилось место, он подсел к нему.

— Сергей Богданович, мой сын из-за вас вчера целый день плакал. И позавчера не мог уснуть.

— Из-за меня?

— Позавчера вы заходили в детскую, случайно заметили в коробке, не удержались и украли… сами знаете что.

Зеленский слабо трепыхнулся:

— Что?

— Вы знаете… А вечером смазали медом и прилепили мне на дверь.

Зеленский молчал. Его рука дрожала, зажатая в ней вилка выбивала дробь о край тарелки.

— Возле подъезда, — продолжал Иван Дмитриевич, — стоял Зайцев, и он бы вас увидел, если бы вы прошли по улице. Но из вашего подъезда в наш есть и другая дорога. Вы пробрались через чердак.

Мысль об этом явилась ночью, когда Иван Дмитриевич увидел свет в чердачном окне и понял, почему баронесса сошла к нему на площадку сверху со свечою в руке; она проделала тот же путь, что и Зеленский за несколько часов до нее. По улице, видимо, идти побоялась, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из соседей. Но не нацарапай Ванечка гвоздем на своей штучке, догадка так бы и осталась без применения. Кроме Зеленского, который в тот день побывал в детской, украсть жетончик было некому. Не считая, разумеется, жены, но с нее Иван Дмитриевич давно снял подозрения.

Вилка звенела все громче, он взял ее у Зеленского и положил на скатерть.

— Вы ходили по краю пропасти, Сергей Богданович, и дьявол нашептывал вам: прыгай, прыгай, не разобьешься. Наконец вы прыгнули. И что теперь? Впрочем, вы с самого начала пытались обмануть меня. Каллисто, Ликаон… Скажи мне кто-то другой, я бы лишь посмеялся, но у вас все выглядело вполне правдоподобно. Я чуть было не попался. Но хорошего помаленьку, вы явно перестарались. Не стоило пугать меня сорока девятью братцами, тут вы дали маху… Вам, кстати, известно, что Марфа Никитична жива?

— Я его не убивал, — тихо сказал Зеленский.

— Знаю. Но вы знаете имя убийцы, а я — нет, — соврал Иван Дмитриевич.

— Думаете, я вам скажу? Никогда! Можете засадить меня в крепость, бить кнутом, сослать в Сибирь, ее имени я вам не назову.

— Вот вы и проговорились, — улыбнулся Иван Дмитриевич, — Выходит, убийца — женщина?

Зеленский растерялся, но тут же ответил спокойно и твердо:

— Что ж, тем понятнее будут причины моего упрямства… Я люблю эту женщину.

— А она вас?

— Тоже. Но не надейтесь что-нибудь разнюхать. В целом свете ни одна душа не знает о нашей любви.

— Эта женщина… Случаем, Якова Семеновича она не любила?

— Раньше — да, любила. Потом возненавидела. Это извращенный, мерзкий человек, и он заслужил свою участь. Вы ведь, наверное, так и не знаете, что означает надпись на этом чудовищном жетоне.

— А вы знаете?

— К несчастью.

— И можете мне объяснить?

— Давайте выйдем из-за стола, — предложил Зеленский.

В гостиной он подошел к окну, растворил его и с наслаждением вдохнул влажный вечерний воздух. Начинало темнеть, дул ветер. Занавеска вздулась горбом, зашелестела, струясь по подоконнику.

— Замечали, — спросил Зеленский, — как странно и глубоко действует на нас шум ночного ветра? В нем есть обещание.

— Обещание чего?

— Всего, о чем мечтаешь в юности. В родительском доме окно моей комнаты выходило в сад, вечерами я сидел за книгой, и всякий раз, едва порыв ветра касался листвы, сердце у меня сжималось предчувствием счастья. Всю жизнь я считал себя обманутым, но, представьте себе, сбылось. Оказывается, тот ветер обещал мне позднюю любовь.

— К вашей ровеснице? — напомнил Иван Дмитриевич.

— Теперь те же чувства пробуждает у меня дыхание любимой женщины, когда она засыпает на моем плече и дышит мне в ухо.

— И когда в «Аркадии» вы заснули под этот блаженный шум, а потом проснулись, то с удивлением обнаружили, что вашей возлюбленной рядом нет. Не так ли? Вам, само собой, в голову не могло прийти, что она в одну ночь назначила свидание двоим. Причем в одном и том же месте.

Зеленский смотрел в окно и не отвечал.

— Вы бросились в коридор и вдруг увидели ее выходящей из соседнего номера. Что было дальше, могу лишь догадываться. Может быть, вы потребовали объяснений и получили их тогда же. Но не исключено, что вы все поняли только на следующий день, уже после того, как услышали о смерти Якова Семеновича. И, надо думать, вы нашли случай потолковать с вашей подругой, и она сказала, для чего ей понадобилось подбросить покойному этот жетончик.

— Она вернула ему его же подарок, вот и все, — не поворачиваясь, ответил Зеленский, — Если бы Куколев не сделал ей этого подарка, он бы остался жив.