Наталья Андреева - Бездна взывает к бездне

– Что барышне угодно? – спросили Шурочку. Приехала она верхом, и крестьяне смотрели на нее неодобрительно. Здесь, в имении Лежечева, царил патриархальный уклад. «Я ему не подхожу, – горько подумала Шурочка. – Я все сделала правильно».

– Я хотела бы видеть Владимира Никитича, – сказала она, спрыгивая с лошади.

– Барин в полях. Сенокос нынче.

– А когда он будет?

Мужик посмотрел на небо и сказал:

– Обедать, должно быть, приедет.

– А скоро ли у вас обед?

– А вот как барин приедет…

– Могу я его подождать?

– А ждите, коли время есть, – буркнул мужик. – В дом проходите.

Шурочка чувствовала себя неловко, но отступать не хотелось. Ей надо поговорить с ним сегодня, сейчас. Она прошла в дом. Там было чисто и прохладно. Обстановка богатая, хотя той роскоши, что в особняке у графа Ланина, не было. Здесь не любили пускать пыль в глаза, а деньги, хотя их и было много, считали. На нее никто не обращал внимания, все были заняты делом. Здесь вставали рано, до полудня, то есть до обеда, кипела работа, а потом была обильная трапеза и послеполуденный сон. Она посидела немного в гостиной, потом спросила, где кабинет хозяина? Шурочке хотелось найти какую-нибудь книгу, занять себя до приезда Владимира. Ей указали на какую-то дверь. Шурочка вошла и осмотрелась.

Здесь все было просто, хотя хозяин кабинета, вне всякого сомнения, был человеком богатым. Но единственной роскошью, которую он себе позволил, были книги. Очень много книг. Куда ни глянь – корешки. Некоторые из книг Шурочке были знакомы. Она их читала по рекомендации графа. Были здесь и Вольтер, и Гете, и Руссо. Были и современные авторы, но очень мало модных. Особое внимание Шурочка обратила на стихи. Видимо, Владимир Лежечев всерьез увлекался поэзией, хотя Шурочка никогда не слышала от него ни строчки, а письма его были скорее похожи на деловые отчеты. Любовь к поэзии Лежечев хранил втайне ото всех, как и многие движения своей души.

Потом она обратила внимание и на книги, лежащие на столе, подошла и полистала их. Лежечев читал серьезные философские статьи, в большинстве своем переводные, а последнее время, судя по всему, увлекся экономикой. Он и сам делал переводы, но, возможно, не совсем удачные. Природа не наделила его способностью красиво и складно излагать свои мысли. Глянув на заголовки нескольких статей, Шурочке увидела, что все они о приумножении капитала, но написаны по-английски, на языке, которого она не знала. Итак, он поставил поэзию на полку и занялся переводами с английского экономических статей.

Она взяла наугад пачку исписанной бумаги с его стола. Почерк ей был хорошо знаком. Лежечев писал:

«Сейчас общество будто заморожено. Все знают, что надобно что-то делать, но никто ничего не делает. Годы идут, а ничего не меняется: те же сплетни, те же пустые разговоры, та же отчаянная игра в карты. Карты и дуэль – вот два верных способа пощекотать себе нервы. Какая мерзость! Люди стреляются друг с другом из-за какого-нибудь пустяка. Резкое слово, связь с женщиной, которая не стоит даже доброго слова, а не то чтобы из-за нее погубить жизнь свою. Ничего нет. Пустота…»

Шурочка вздрогнула: все это она уже слышала. Он говорил ей об этом, потом сделал эти записи. Или раньше? Да он – философ! Не так ли говорил и граф? Людям просвещенным и образованным опостылела та жизнь, которую они вынуждены вести, они хотят перемен.

«Я опоздал на много лет. Я родился слишком уж поздно. В период моего младенчества началась война, когда можно было отдать свою жизнь на благо Отечества на поле брани. Какая великая и достойная смерть! Какое это счастье! Пусть жизнь была бесполезна, но гибель со знаменем в руках или на вражеском редуте, впереди войска – вот прекрасный ее конец! Все те, кто умер за Отечество в бою, – герои. Их имена вошли в историю, и потомки будут повторять их с благоговением. А что я? Я, увы, опоздал!

Момент моего отрочества пришелся на другой героический период истории. Достойнейшие люди выступили против тирана. Они приняли мученическую жизнь, а некоторые и мученическую смерть. Те, кто не погиб на поле брани, отдали свою жизнь за свободу. Этот жребий печальнее, но и не менее достоин. Но я опоздал. Потому что потом были десять лет реакции. И мне уже досталась только муштра, тупая армейская служба в привилегированном полку и восхищенные взгляды пустых девиц на мои золоченые эполеты. Они готовы были пасть к моим ногам, но я их презирал. Впрочем, это не мешало мне поступать с ними честно ».

В этот момент Шурочка покраснела. Конечно, он намекает на Сержа Соболинского! Вот уж кто не думает о своем предназначении! И не заботится о чести женщин и девиц! Кажется, он даже счастлив от одной лишь мысли, что не надо умирать на поле брани и вовсе не обязательно теперь служить.

«Теперь я хочу делать хоть что-то, а потому занимаюсь хозяйством и забочусь о своих крестьянах. Мне хотелось бы дать им всем свободу. Но к несчастью, они сами не знают, что с этой свободой делать. Русский человек рожден рабом. Он понимает только кнут. Так же, как вера в доброго царя, существует и вера в доброго барина. Это неискоренимо. И я должен быть если не добрым, то справедливым.

Увы, и сам я не более чем раб! Раб власти и чиновничьей бюрократии, которая не даст ходу всем моим добрым начинаниям… (густо зачеркнуто).

Был момент, уже здесь, в деревне, когда и я решился встать под дуло пистолета. И причину моей дуэли никто бы не осудил. Женщина – что тут объяснять? Тем более женщина достойная. Женщина необыкновенная со своею жаждой жить и быть счастливой. Но я отказался от этой мысли. И дело не в трусости. Есть две причины. Первая – это ничтожество человека, от руки которого я хотел погибнуть. Дать ему повод для торжества, значит, умножить его и без того гибельную славу. И другая причина в том, что она его любит. Если вдруг мне повезет и он умрет, это не сделает ее счастливой, а следовательно, и меня. Сначала я должен сделать так, чтобы она его разлюбила. Приложить к этому все силы. Я должен…»

– Что вы здесь делаете?

Шурочка вздрогнула: в дверях стоял Владимир Лежечев.

– Я… Я приехала, чтобы…

– Пошарить в моих бумагах? Или, быть может, вы ищете здесь алмаз?

– Но вы же сказали, что не брали его!

– А вдруг я вас обманул? Что это у вас в руках? – Он стремительно подошел к ней и протянул руку: – Дайте сюда.

– Я и не знала, что вы так много читаете. И что вы так хорошо и интересно пишете.

– О чем вы? Ах, об этом! – Он взял протянутые ею исписанные листы бумаги и принялся их рвать со словами: – Пустое. Все пустое…

– Ну зачем вы так? – вскрикнула Шурочка.

– Зачем вы приехали? – требовательно спросил Владимир, покончив с бумагами.

– Вы не были вчера на похоронах…