Клементс Рори - Мученик

— Но мы не можем сидеть и ждать. Говоришь, тайного укрытия нет?

— Они легко вас найдут, куда бы вы не спрятались.

Две женщины сидели в маленькой кухне. Джейн делала свечи, воск с фитилями лежали перед ними на столе. Повисла беспомощная тишина. Наверху, не подозревая о поджидавшей их судьбе, спали дети.

— Думаю, я могла бы поговорить с господином секретарем.

— И что он сделает? Он же покровительствует Топклиффу. Он же выдаст нас.

Они не знали, что делать. Кэтрин стало дурно от ужаса. Эти дни должны были стать самыми счастливыми в ее жизни, медовый месяц с мужчиной, которого она любила, но его не было рядом, и неизвестно, когда он вернется и вернется ли вообще. В сообщении, которое получила от него Джейн, говорилось, что он вынужден немедленно отправиться на запад и на путешествие уйдет несколько дней. Внутри этой записки была другая, поспешно написанная на небольшом клочке бумаги, адресованном Кэтрин. В записке говорилось: «Хотел бы я быть поэтом. Все, что я могу сказать, так это то, что ты — моя любовь. Держись, я скоро вернусь». Эти слова приводили ее в волнение, а грудь наполнялась теплом. Она свернула записку и спрятала ее в лиф платья.

Вдруг Джейн резко подняла голову, словно ее посетила неожиданная мысль.

— Придумала!

В ратуше зажгли тысячи свечей: скоро начнут прибывать гости. Шекспир мерил шагами главную залу. Он тщательно обследовал здание в поисках входов, лестниц и окон, через которые можно было выстрелить из огнестрельного оружия или арбалета. Они с Болтфутом опросили и обыскали всех лакеев, поваров, церемониймейстеров, музыкантов и предупредили их на случай, если те заметят что-то подозрительное.

Дрейк, которого охранял Диего, должен был появиться последним. А Болтфут прибыл раньше, пробравшись вдоль доков по холодным, продуваемым всеми ветрами улицам и волоча свою тяжелую левую ногу. Он встал у огромной входной двери, через которую будут проходить разодетые гости. Шекспир еще раз расспросил Болтфута о той стычке с Херриком, после его выстрела в Дрейка через чердачное окно дома лавочника из Дептфорта. Джон лихорадочно искал как можно больше сведений об этом наемном убийце и его внешности.

— Болтфут, самое главное, чтобы ты смог его опознать.

— Не знаю, господин Шекспир, я не смог близко к нему подобраться.

— Но хоть что-то ты помнишь. Призови на помощь свой инстинкт, Болтфут. Другой возможности не будет. Внимательно вглядывайся в лица. Нам известно, что Херрик высок и гладко выбрит. Обрати особое внимание на любого похожего мужчину. Он может приклеить фальшивую бороду или прикинуться сутулым, чтобы скрыть рост. Если у тебя возникнут хоть малейшие сомнения, действуй. Останови и обыщи. Херрик придет. Это его последняя надежда.

У дворецкого из Баклэнд-Эбби Шекспир попросил на время униформу, чтобы, когда прибудут гости, он мог оставаться в толпе, не привлекая внимания.

Небольшую приемную залу с высоким потолком, гладко оштукатуренными стенами и огромными окнами с цветными стеклами гости быстро заполнили до отказа. Весь вечер кларет и мальвазия лились рекой, и становилось все трудней и трудней определить, кто приходит, а кто уходит, у кого есть оружие, и не приближается ли кто к Дрейку. В такой толчее легко можно пронести хоть кинжал, хоть пистолет с колесцовым замком.

Гости начали прибывать в семь часов, когда прозвонили колокола расположенной неподалеку церкви. Шекспир глубоко вздохнул.

— Болтфут, нам известно, что он придет и что он ничего не боится. То обстоятельство, что он побывал в Баклэнд-Эбби, тому доказательство. Хорошо, если бы леди Дрейк могла постоять рядом с тобой у двери, ибо она узнает его скорее, чем кто-либо. Она угощала его вином у себя дома. Но боюсь, ее мысли и внимание будут отвлечены чем-то еще.

Болтфут казался безучастным. Он был убежден, что Дрейк бессмертен, что он подписал договор с дьяволом. Он видел, как Дрейк участвовал в перестрелке с лучшими воинами Испании, как в разных странах в него летели стрелы и пики местных аборигенов, как посреди океана он оставался несгибаемым и сильным, когда остальную команду косила болезнь. Что бы ни случилось, он всегда был непобедим, неприкасаем. Как может простой смертный, какой-то подосланный Филиппом Испанским наемник с пистолетом причинить ему вред? Болтфут полагал, что не может.

Одежда гостей сверкала от драгоценностей. Это, конечно, не королевский двор с изобилием платьев изысканного кроя, но украшения на присутствующих, без сомнения, были весьма дорогими. Плимут был богатым городом и вторым по величине, после Лондона, центром торговли Англии с остальным миром. Здесь жили суровые, лишенные сентиментальности мужчины — Хокинс, Дрейк и их огромные семейства, все приходились друг другу родственниками — кто-то грабил испанские суда, кто-то похищал мужчин и женщин в Западной Африке и продавал их в рабство в Индии, привозил из дальних стран специи, ткани и драгоценности для продажи в европейских столицах. Их богатство, пусть и нажитое неправедным путем, сияло в этой зале не хуже звезд в ночном небе. Шекспир был почти уверен, что за все эти драгоценности заплачено кровью.

Столы, составленные в форме большой латинской буквой «U», украшали свечи и серебряные блюда. После трапезы гости столпились в центре залы в ожидании танцев. В углу музыканты наигрывали мелодии старой Англии, пронесенные через столетия не одним поколением Девона. Для унылых баллад время еще не настало.

Последними под гром аплодисментов прибыли Дрейк и его супруга. На вице-адмирале был камзол шафранового цвета с огромным круглым воротником из тонкого кружева и накидкой, крепившейся у плеч. Он поклонился, взмахнув накидкой, а леди Дрейк, в прекрасном платье из голубого бархата с золотыми нитями, со скромной улыбкой присела в реверансе. Их сопровождал Диего. Дрейк заметил Шекспира в ливрее прислуги.

— Ну-ка, принеси мне бренди, — со смехом обратился к нему Дрейк. Затем он с супругой степенно прошествовал к местам во главе основного стола, выражая благодарность аплодисментам и приветственным возгласам гостей, сопровождавших каждый их шаг. С проворством человека вдвое моложе его сорока шести лет Дрейк одним прыжком очутился у стола, выпятил колесом свою широкую грудь и хлопнул в ладоши.

Толпа замолчала. Дрейк, расставив ноги и уперев в бока руки, встал, словно на палубе королевского галеона. Его испещренная сединой рыжая шевелюра непокорно топорщилась, а глаза сияли. У него были слушатели, его люди, и там, где они были ему нужны.

— Всем, всем — добро пожаловать! Ешьте, пейте, веселитесь, ибо завтра наш флот направляет свои паруса в море в пасть самого короля Испании, мы вышибем ему мозги и вырвем сердце из его трусливой груди. Пусть Филипп и Санта-Круз дрожат от страха, ибо я найду их, скулящих и забившихся в свои норы, и отправлю их корабли на спички. Но сначала позвольте рассказать мне немного о манерах этого трусливого правителя: чтобы разделаться со мной, он подослал фламандца, бесчестного человека, который убивает исподтишка, ибо страшится открытой битвы. Мне сказали, что сегодня он будет здесь. Что ж, господин фламандец, вот он я! Поднимайте пистолет, цельтесь и стреляйте. — Дрейк ударил себя в грудь. — Здесь мое сердце. Прострелите его, если на то будет Божья воля.