Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

...Он шел по широкой, покрытой толстым рыжим ковром хвои аллее. Желтый, спокойный и сухой свет все выше подымавшегося солнца озарял голубой простор между высоченных елей. Вдруг чуткого уха коснулся знакомый звук: “Тр-тр-тх!” Калитка отворилась, и в очках-луковицах на лбу появился Галкин — пропыленный, белозубо улыбающийся:

— Аполлинарий Николаевич, Кошко просит прибыть — срочно!

...Взлетая на ухабах, из которых преимущественно состояли во все времена российские дороги, “рено” понесся к Москве.

Едва прибыв на место происшествия, Соколов приказал:

— С задержанных наручники снять!

Старик размял затекшие руки:

— Наконец хороший начальник разберется! А то безвинных мучают...

— Безвинный человек, покажи, как варшавские ребята твой дом покинули, — Соколов пронзал старика леденящим взглядом.

Вышли отселя, где стоим, с крыльца. Прямиком — к дальним воротам, мимо блоков этих, фундаментных. Ох, черт, отправлять заказчику давно пора! Я им задвижку на воротных дверях отодвинул...

— Покажи!

Старик кряхтел, сопел, чертыхался — заржавевшая от долгого неупотребления задвижка не поддалась. Соколов напрягся, задвижку сдвинул, со скрипом растворил дверь. Удивился:

— А ведь варшавяне и не люди вовсе были — ангелы! Здесь толстый слой нетронутой кирпичной пыли. Стало быть, улетели на небо. Молчишь, убийца? Где трупы, говори быстро! В какие плиты замуровал? То-то собака дальше этих изделий бетонных не пошла. Ну? А то самого замурую!

Старик ехидно улыбнулся:

— А ты, раз такой умный, найди! Их тут, плит этих самых, тридцать семь. Зубило не берет. Что зубило? Снаряд не разбивает! Начинай...

Соколов приказал Ирошникову:

— Скажи железнодорожникам, чтобы плиты взвесили на грузовых весах.

Плиты на вагонетках отправили на станцию — в двух шагах, — и там выяснилось, что все они весят по две целых и четыре десятых тонны. И лишь три плиты были легче на сто — сто десять килограммов.

— Удельный вес бетона в три целых и четыре десятых тяжелее человеческого тела, — объяснил сыщикам умный Ирошников. — Как раз — три трупа.

— Докажи! — злобно зашипел старик.

— С удовольствием! — улыбнулся Соколов. — Ты, дед, когда эту славную блатную молодежь бетонировал, был уверен, что они в своих гробах будут лежать до второго пришествия. Ошибся! Поднимай плиту...

На лебедке подняли плиту аршин на пятнадцать от земли, на которой лежали штабелем рельсы. Собравшаяся толпа дачников, железнодорожников и прочих любопытных затаила дыхание. Когда освободили стопор, плита к восторгу зрителей, грохнулась вниз, стеклянными брызгами разлетелась от удара о рельсы.

Любопытные ахнули: из плиты вывалился облепленный кусочками бетона человек в белом жилете и в белом широком галстуке.

Вслед за Нагелем таким же образом извлекли из плит трупы Ювелира и Шила.

В Петербург полетела телеграмма Яфимовича на имя Столыпина: “Банда расхитителей рассыпного золота и убийц разоблачена ”.

Старик Виноградов на суде признался, что в первый раз он продал Шило-Керзнеру настоящее золото, которое сам приобрел у незнакомого человека совсем дешево. Но во время сделки ему пришла дьявольская мысль заманить Шило в дом под видом продажи большой партии золота, самого убить, деньги забрать. Благо, труп было куда спрятать. Едва варшавяне появились в доме старика, тот подмешал им в водку только что появившееся в продаже новое снотворное — кодеонал. Гости впали в крепкий сон.

Еще живыми их втащили в бетонный цех, разместили в форме, обложили арматурой и залили раствором быстро твердеющего цемента. “Эх, жаль не успели плиты отправить заказчику, — сокрушался старик Виноградов. — Тогда бы ни в жисть не отыскать”

Он был вновь отправлен на каторгу — на девять лет. По четыре года получили его сыновья. Узнав о приговоре, Буня воскликнул:

— А что я говорил? Ведь и впрямь лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.

...Старая истина: все наши поступки — хорошие или плохие, находят отзвук в этом мире.

Прошло чуть более десятилетия. В начале 1920-х годов Москва была потрясена ужасными преступлениями Петрова-Комарова. Обещая продать лошадь, он завлекал покупателей к себе домой на Шаболовку. Бывший красный командир убил здесь двадцать девять человек (по другим сведениям — тридцать). Впрочем, об этом я писал в своей “Кровавой плахе ”.

На суде Петров-Комаров признался, что впервые мысль о подобных преступлениях пришла в его шальную голову, когда он читал отчеты о судебном процессе над семьей Виноградовых.

Москву объяла паника. В парковом массиве, прилегавшем к древней усадьбе Стрешневых-Глебовых — в Покровском, за шесть недель июля — августа обнаружили восемь трупов. Маньяк своими жертвами избирал влюбленных. Пока парочка, сидя на садовой скамейке, нежно ворковала о возвышенных чувствах, маньяк тихо подкрадывался сзади и наносил мужчине смертельную рану в область шеи, разрывая сонную артерию. После этого он убивал женщину, вспарывал ей живот и доставал печень. На печени жертвы были отчетливо замечены следы зубов—маньяк “лакомился ” ею. Все усилия полиции по поимке преступника закончились ничем. Казалось бы, что и влюбленные должны стать осмотрительнее и не ходить по ночам в опасное место. Но нет! Очередной жертвой маньяка стал один из бесстрашнейших людей того времени...

Ясным солнечным утром Соколов сидел в своей громадной квартире по Садовой-Спасской, пил крепкий чай и читал “Московские ведомости”. Его взгляд вдруг выхватил в рубрике уголовной хроники жирно набранный заголовок: “Очередные жертвы маньяка — знаменитый авиатор Чеховской и его невеста. Полиция бессильна?”

Соколов пробежал взглядом заметку, перечитал еще раз и пружинисто поднялся с кресла. Он подошел к стене, где в ореховой рамке висело фото моторного аэроплана. Возле крыла стоял молодой человек в летной форме. Это и был Эдуард Чеховской, о котором газета сообщила страшную весть. Бесстрашный авиатор, он летал на аппаратах всех конструкций — от планера Лилиенталя до двукрылого гиганта Мессершмитта.

Соколов вспомнил минувший май. Он пришел как-то в Частную оперу Сергея Зимина. Шаляпин пел партию короля Филиппа в —Дон Карлосе”. В антракте кто-то тихим, даже нерешительным голосом окликнул его. Соколов обернулся и увидел высокого узкоплечего человека, державшегося весьма скромно. Трудно было поверить, что это внук Николая I и сын Александра III — Великий князь Михаил Александрович. Именно он до 30 июля 1904 года — дня рождения цесаревича — был наследником российского престола.