Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

В дело решительно вступил Соколов. Оглядев калитку и, видимо, убедившись в ее особой прочности, приказал Дьякову:

— Николай Павлович, встань в позу!

Тот выпучил глаза и пошевелил усищами:

— В какую?

— В ту самую, в какую солдат Копьев ставил матушку-императрицу Екатерину. И потерпи ради любимого Отечества.

Здоровенный Дьяков наклонился. Соколов забрался ему на спину, дотянулся до верха забора. Собачий лай раздавался уже не смолкая. Сыщик перемахнул во владения Бренера.

Кругом царил бесподобный порядок: посыпанные золотистым песком и мелким гравием дорожки, клумбы с осенними цветами, бьющий струями фонтан, подрезанные кусты и деревья.

Тем временем собака, оказавшаяся злобным волкодавом, щерилась, прицеливаясь к своей жертве.

Соколов отломил от дерева увесистый прут, огрел им зверя:

— Фу, на место!

И зверь вмиг потерял свою злобную решимость. Поджав хвост, гремя цепью, он вполз в конуру.

Соколов тут же перевернул ее — отверстием к земле:

— Сиди под арестом!

И вдруг с крыльца островерхого двухэтажного дома, какие строят лишь где-нибудь в Баварии, раздался насмешливый голос:

— Очень трудно верить, но ко мне, как подлый воришка, через забор проник сам граф Соколов! Я не ошибаюсь? Руки вверх, лицом к забору! Ахтунг: стреляю без предупреждения!

Соколов рассмеялся:

— Сколько в вас легкомыслия, Бренер! Дом оцеплен полицией, а вы глупые команды отдаете. Положите на землю орудие убийства и откройте калитку.

— Прежде я убью вас, граф! Вы — защитник прогнившего самодержавного строя, который есть тюрьма народов. — Глаза Бренера фанатично горели, крики его были слышны за забором. — Поднять руки, я отличный стрелок!

Дьяков, слыша вопли Бренера, взволновался:

— Наш боевой друг в беде, а мы отсиживаемся в засаде! Вперед, на штурм вражеской цитадели! Жираф, полезай на забор, давай я тебя подсажу.

Сахаров разумно заметил:

— Зачем на рожон лезть? Надо зайти с тыльной стороны...

Дьяков махнул рукой:

— Поздно! Давай, Жираф!

Тот поежился:

— Может, подкрепление вызовем? Вон, хоть пожарников...

— Молчать! Вперед, ура! — И Дьяков, ухватив под микитки Коха, стал помогать. Тот от безвыходности изловчился, подтянулся и заглянул во двор. Внизу, прямо под ним, стоял Соколов, скрестив на груди руки. Жираф отважно заорал:

— Бренер, сдавайся, собака!

Тот, почти не целясь, пальнул из ружья. Пуля сбила с головы Коха модное канотье, которое полетело на землю. За ним последовал и владелец головного убора, вполне живой и даже счастливый. Встав на ноги, Кох поднял шляпу, замахал ею:

— Пробил насквозь! Чуток ниже — и не было бы меня на этом свете. Совсем шальной этот Бренер.

Дьяков по-отечески прижал пострадавшего к груди:

— Делать нечего, надо вызывать вооруженную подмогу. Десятка полтора полицейских не мало? Жираф, беги в пожарное депо, протелефонь дежурному...

Позже Соколов одобрит Жирафа:

— Молодец, отчаянный мужик! За отвагу представлю к награде!

Тем временем распаленный боевыми действиями Бренер наставил ружье на Соколова и торжественно, как надгробное слово, произнес:

— Близок день, когда ярмо самодержавного деспотизма разлетится в прах. Мы, революционеры, в борьбе с темными силами реакции не жалеем себя, кладем свои честные головы на кровавую гильотину царского режима. Вы, граф, один из столпов ненавистной монархии. Сейчас на вас падет возмездие народных масс. Вы ответите за все те муки, которые мы терпели веками. Итак, именем грядущей социальной революции приговариваю вас, граф, к смертной казни...

Соколов вдруг округлил глаза, ткнул пальцем в сторону кустов жасмина:

— Что это?

Едва Бренер повернул голову, как Соколов с непостижимой ловкостью выхватил из кобуры, висевшей под мышкой, «дрейзе» и прошил пулей руку сумасшедшего революционера — выше локтя.

Тот дико вскрикнул и выронил ружье.

Соколов, буравя взглядом свою жертву, медленно подошел, поднял ружье и с силой грохнул его о колено: в руках богатыря оказались две половинки. Потом вынул из кармана фуляр и туго стянул дрожавшему от злобы и страха Бренеру руку в плече, выше раны. Негромко сказал:

— Откройте входные двери!

...Вскоре начался обыск. Он был столь необычен, что вошел в специальную литературу — пример находчивости сыщика.

Полицмейстер Дьяков с торжеством глядел на Бренера:

— Это форменным дураком следует быть, чтобы с графом Соколовым связываться! Ишь, сам приговор вынес и сам исполнить хотел. Ну, истинно чурбан африканский!

Бренер глядел на полицмейстера с ненавистью и презрением и до разговоров с ним не опускался.

К задержанному обратился Сахаров:

— Господин Бренер, предлагаю добровольно выдать орудия преступления! Только это, как и чистосердечное признание, может облегчить вашу, признаюсь, нелегкую участь. Покушение на жизнь полицейского во время исполнения...

Бренер сквозь зубы выдавил:

— Царский опричник, оставьте ваши сказки для дураков! Пришли делать обыск, так делайте. Только ничего тут не найдете.

Дьяков ехидно улыбнулся:

— Тогда почему, любезный, вы не желали пускать нас?

— А потому, что презираю вас, эксплуататоров, сосущих народную кровь. Близок час расплаты. Русские цари искони были убийцами, грабителями, клятвопреступниками, изменниками, палачами, а вы — их блюдолизы и прихлебалы.

Сахаров дал команду:

— Приступайте к обыску!

Полицейские разбились на две группы. Одни отправились осматривать участок, сараи, оранжерею, другие — дом. Понятые скромно заняли свои места. Обыском руководил Сахаров.

Соколов расположился в гостиной на первом этаже: глубокое кресло было удобно. Взглядом он буравил Бренера.

Минут пятнадцать они молчали. Первым не выдержал Бренер. — нескрываемой неприязнью, не глядя в лицо Соколова, отрывисто произнес:

— Не пойму, граф, как вы можете поддерживать существующие порядки? Все передовое общество люто ненавидит царя и его клику. Уже само вступление Николашки на престол знаменовалось ходынской трагедией. Ради жалкой подачки — жестяной кружки с орлом, сайки и куска колбасы — насмерть раздавили... Вы, граф, помните количество убитых при коронации любимого вами царя?

— Без малого тысяча четыреста... Но в отличие от вас, Бренер, я помню и другое: эту толпу никто силком не сгонял на Ходынку. Бездельные люди сами передавили друг друга. И если был виновный, так это градоначальник Власовский. Умный человек, превосходный организатор, он не мог представить, что почти полмиллиона человек явятся за этими действительно ничтожными подачками. Но чем виноват государь?