Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

— Подлецы, все драгоценности и деньги унесли! Виноваты коридорные и портье — недоглядели, как преступники выходили.

Соколов побродил по гостиной — вперед-назад. Спать не хотелось. Огорчала мысль, что вот здесь, совсем рядом, за этой стеной, совершалось страшное кровавое дело, а он не почувствовал, не догадался, не пришел на помощь.

Открыл окно. Вокруг царила тихая ночь. Где-то на западе небо еще было покрыто аспидной мутью, а тут, над головой, оно расчистилось. Над сырой землей повис ущербный месяц, и бледный свет его серебрил купол Исаакия, крыши домов, мокрую мостовую. У входа в «Асторию» оживленно беседовали двое городовых.

Соколов вздрогнул: в номере, где было совершено убийство, вдруг осторожно заскрипела оконная рама. Затем оттуда высунулась мужская голова, огляделась. Затем на подоконник выбрался какой-то мужик, потянулся к водосточной трубе.

Соколов осторожно наблюдал. Он испытал прилив азарта. И не попусту: вскоре началась захватывающая охота.

Итак, Соколов глядел в окно гостиницы «Астория». И вдруг увидел, как из соседнего окна показались затылок, спина, а затем и полностью вылез странный, похожий на гориллу длиннорукий человек. На нем была форма посыльного — фуражка с коротким лакированным козырьком и курточка с блестящими пуговицами. «Несчастные пинкертоны. Как они искали в номере, что убийцу проглядели? — удивился Соколов. — Впрочем, эти ротозеи дали мне повод малость поразвлечься!»

Тем временем убийца (а что это был именно он, Соколов не сомневался) зацепился за водосточную трубу. Ловко захватывая ее ногами и подтягиваясь на руках, полез вверх. И он был прав: внизу продолжали что-то оживленно обсуждать двое городовых, не замечая тех потрясающих событий, которые развернулись в ночном петербургском небе.

Мысль Соколова работала быстро и четко: «Я могу, скажем, подстрелить убийцу. Но он при падении расшибется. Звонить в полицию? Пока те прибудут, убийца спокойно уйдет по крышам. И сколько нужно полицейских, чтобы оцепить большой участок? Сотню, не меньше. Где их найти в короткое время, к тому же ночью? Этот фрукт запрячется в любую щель, спустится вниз по любой черной лестнице и скроется».

Соколов вновь поглядел вверх: убийца, оперевшись ногой на парапет балкона на третьем этаже, споро и спокойно взбирался по крепко державшейся водосточной трубе. «И то сказать, — подумал Соколов, — “Астория” сдана всего лишь несколько месяцев назад, все добротное и крепкое — лучшая нынче в Европе. Однако пора действовать! Надо взять в помощь двух ребят, что киснут под моими дверями. Вместе что-нибудь сообразим!»

Соколов подскочил к дверям, дернул, и ручка едва не отвалилась: его закрыли снаружи. Он долбанул в дверь, приглушенно произнес:

— Эй, тюремщики хреновы! Скорее откройте!

Сонный голос, позевывая, спросил:

— Чего?

— Убийца убегает по водосточной трубе!

За дверями раздался наглый хохот:

— Умора! А Екатерина Великая не сошла с пьедестала, чтобы с преображенцами переспать?

И ехидный голос добавил:

— Мы предупреждены насчет ваших уловок. Не проведете!

— Ну болваны!

Соколов с разбегу вскочил на широкий мраморный подоконник, перекрестился:

— Господи, благослови!

Прижавшись к шершавой стене щекой, он потянулся к трубе и на мгновение повис над смертельной пропастью. Но изловчился, нога прочно оперлась на костыль, забитый в стену, рука обняла трубу. Труба опасно заскрипела. Казалось, что она вот-вот рассыплется, подобно хрупкому карточному домику.

Соколов поднял голову: убийца был где-то высоко, кажется, между четвертым и пятым этажом. Началась погоня. Сыщик стремительно преодолел два этажа, словно Сила высшая вознесла его.

Убийца поднялся уже на самый верх, застрял возле карниза.

Сыщик со злорадством подумал: «Любопытно, как этот тип преодолеет подъем на крышу!», словно забывая, что через минуту-другую ему самому предстоит совершить этот подвиг. Вдруг пришла в голову мысль: «А что, если убийца меня заметил? Я буду почти беззащитен. Удар кирпичом по голове и... Впрочем, что это за волшебные звуки?»

На пятом этаже из приоткрытого окна лился мягкий свет и доносилось чарующее женское пение на немецком языке — божественный Моцарт! Подумалось: «Вот, в двух шагах от меня идет нормальная жизнь, а я как оглашенный гонюсь за неведомым и по сути ненужным мне человеком. Зачем?»

Соколов уже больше не слышал над собой тяжелого сопения убийцы. «На крышу забрался, как бы не ушел!» — пронеслось в голове. Соколов был уже возле широкого карниза — кошмарного места, какое можно было преодолеть лишь чудом.

Труба перешла в колено, под могучим телом зашаталась, заскрипела. Соколов до боли стиснул зубы: «Господи, неужто погибну таким глупым образом!» Он дотянулся до очередного костыля, забросил ногу в сливную воронку: «Ах, хорошо, мгновение отдыха — и я наверху!»

Сердце бешено, словно пойманная в силок пташка, колотилось, дыхание было прерывистым, жгло пересохшее горло. «Вперед!» Соколов перехватил руку, зацепился за полукруглый желоб. Он уже сидел на корточках, держась за прочное ограждение, как увидал устремленные на него, со странным, словно волчьим, отблеском глаза.

Убийца спокойно поджидал Соколова, полагая, что тот на краю крыши вполне беззащитен: малейшее движение назад и — смертельное падение на булыжный тротуар с громадной высоты. Чувствуя свою силу, убийца сиплым, сифилитичным голосом, который бывает лишь у курильщиков, насмешливо произнес:

— Ты, легавый, совсем сдурел? Чего лупетки вытаращил?

И убийца ударом каблука хотел сбить вниз Соколова. Сыщик успел наклониться, и убийца сам чуть не потерял равновесия. Заревел:

— Ах ты, костогрыз! — и с размаху нанес удар левой ногой.

Соколов уклонился от удара. Левой рукой он продолжал крепко держаться за ограду, а правой перехватил ногу убийцы и подбросил ее вверх. Убийца грохнулся навзничь. Соколов перемахнул за ограждение, очутился на крыше. Он хотел схватить убийцу, но тот змеенышем метнулся в сторону, вскочил на ноги и побежал по крутому скату, гулко стуча подбитыми каблуками по металлической крыше. Левой рукой он выдернул из-за пояса нож.

Соколов бросился за беглецом. В голове мелькнула мысль: «Хочет прыгнуть в темноту чердака, а там меня пырнуть ножом!»