Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Распорядителем и рефери был назначен богатырь-красавец, председатель «Геркулес-клуба», директор императорской карточной (картографической) фабрики Федор Гарнич-Гарницкий.

Впрочем, читатели простят мне маленькое отступление. Спустя сорок три года после описываемых событий автору сего повествования довелось выходить на ринг Михайловского манежа — тут состоялось командное первенство СССР. В громадном, ярко освещенном, хорошо протопленном, вентилируемом зале стояли два помоста с рингами, застланными войлоком и брезентом, — боксируй себе в удовольствие!

Не то было ноябрьским вечером 1913 года. Бой проходил прямо на опилочном полу, единственный канат держали по углам четыре добрых молодца.

Организаторы приняли мудрое решение. Перед «поединком века» прошло несколько показательных боев. Первая пара — жертвы эмансипации. Ожесточенные неустроенностью быта и мужским коварством, дамы с ненавистью молотили друг друга. Расквасила сопернице нос, одержала победу и получила приз — десять рублей — надзирательница женской гимназии (несчастны ее питомицы!).

Затем два раунда по две минуты хлестали друг друга три пары любителей. Это был мужественный бокс начала XX столетия. Его девиз: «Презираем защиту, только вперед — и с открытым забралом!»

И по забралу, то есть по морде, отчаянно били и сами получали.

Красавец атлет Гарнич-Гарницкий вышел на ринг и прекрасно поставленным баритоном провозгласил:

— Итак, бой века! Главный приз — этот хрустальный кубок с серебряной отделкой! — Он поднял над головой приобретение, которое лишь утром сделал на собственные средства у ювелира Яна Реймана — в магазине, что против Пажеского корпуса. — А вот это, — показал конверт, — тысяча рублей победителю от благодетеля — владельца ресторана «Вена» Ивана Сергеевича Соколова.

Гарнич-Гарницкий набрал полные легкие, выпалил — как из мортиры выстрелил:

— На ринг вызывается Человек-гора, чемпион мира по поднятию тяжести, обладатель многочисленных кубков, призов и титулов по английскому боксу, девятипудовый непобедимый и кровожадный... — выдержал долгую паузу, — Ежи Штам!

Заревел зал, оглушительно захлопал — Штама обожали за мощь и неистовую одержимость в атаке.

И вновь — во все горло:

— Всемирно знаменитый, гроза бандитов, только что собственноручно передушивший двенадцать убийц и сбросивший их в хладные воды Невы — граф Аполлинарий Соколов!

Такого зрительского восторга не удостаивался, кажется, и сам Шаляпин.

— А теперь пр-рошу на арену жеребца Проворного! — Гарнич-Гарницкий воздел вверх руки, словно призывал небеса в свидетели грядущего необыкновенного чуда.

Появился лоснящийся боками Проворный. К восторгу зрителей, Штам подсел под жеребца, оторвал его от пола и, кряхтя, протащил на плечах саженей семь. Закончив с жеребцом, Штам сделал театральный жест рукой и обратился к зрителям:

— Любопытно видеть, чем ответит нам гроза базарных карманников? Может, станет носить козу? Ха-ха!

Соколов возразил:

— Зачем козу? Через несколько минут тебя отволоку в карету «Скорой помощи»!

Зал остроумие оценил, раздался дружный смех.

Пение Собинова или Карузо надо слушать. Никакое красочное описание не заменит их живой прелести. То же — бокс. Азартная атмосфера вокруг ринга, лица бойцов, узкие бедра, широченные плечи, скользящие, полные грации передвижения, хитрость, переплавленная в финтовые, ложные удары, энергетический взрыв — точный удар, поверженный соперник! Блажен, кто испытал неизреченное счастье боксерского единоборства. И в глубокой старости оно будет грезиться ему в сладостных сновидениях.

Секундант Соколова, великолепный Иван Граве, которого мать-природа словно создала для бокса, натянул на кулаки Соколова восьмиунцовые перчатки — гениальное изобретение из кожи, набитое конским волосом и весящее всего двести двадцать шесть граммов. Голый кулак слишком хрупок, а в такой перчатке — грозное оружие.

Граве уже ничего не говорил подопечному, они все обсудили загодя. Зато секундант Штама, стокилограммовый рыжеголовый Лушев, страстно размахивал руками, что-то внушал Штаму.

Звякнула тарелка гонга — сигнал к бою. Штам бегом устремился к Соколову. Его задача ясна: сразу же разделаться с более быстрым и выносливым соперником.

Бьет он размашисто, хлестко. Словно осадной машиной крепостную стену проламывает. Разве кто устоит против такой нечеловеческой мощи?

Никто и не мог устоять, ибо тактика — ни шага назад! — против такого гиганта вполне гибельна.

Но гении тем и сильны, что ломают закоснелые взгляды. Когда Штам бросился на Соколова, тот шагнул назад, и гигантская туша, поросшая волосом, шлепнулась на опилки. В зале засмеялись, но некоторые отозвались свистом и негодующими криками:

— Позор! Граф трусит, отступает!

Штам вскочил с пола. Словно разъяренный бык на матадора, он вновь бросился с ударами на соперника, но тот сделал изящный сайд-степ — шаг в сторону. И туша вновь пролетела мимо Соколова, за канат, грохнулась под ноги неистовствующих от возбуждения зрителей, плотным кольцом сгрудившихся вокруг ринга. Соколов кинул взгляд и разглядел среди зрителей Ивана Бунина, Алексея Толстого, великого князя Кирилла Владимировича.

На сей раз смех был громче, одобрительных криков больше:

— Молодец, граф! Так его!

Вновь и вновь с бычьим упорством Штам бросался на Соколова, но тот в последний момент с непостижимой ловкостью ускользал от его сокрушительных ударов. Несколько раз граф удачно бил сам.

Начался второй раунд. Теперь Соколов не спешил уходить от штурмового натиска. Он опустил руки, провоцируя Штама на новую атаку. Когда тот бросился на Соколова, граф мощным свингом опередил его. Удар был сокрушающим. Штам словно замер в полете и через мгновение тяжело рухнул на опилки.

Гарнич-Гарницкий, взмахивая рукой, открыл было счет:

— Раз, два... — но, заглянув в лицо Штама, развел руки в стороны: — Всё! — Объявил: — Нокаутом победил Аполлинарий Соколов. Он награждается Кубком и денежным призом.

В зале творилось что-то невообразимое. К ногам триумфатора летели цветы, дамы посылали воздушные поцелуи.

Соколов оказал помощь пострадавшему, отнес его в угол, усадил на табурет. Постепенно тот пришел в себя, открыл глаза, обрел способность соображать.

Соколов вывел Штама на середину манежа, широко улыбнулся:

— Знаменитый чемпион бился мужественно. В его пользу я отказываюсь от денежного приза.

Зал вновь аплодировал Соколову — теперь его благородству. Все знали, что Штам беден. Дамы утирали слезы умиления. К Соколову подошли Бунин и Рахманинов, обняли его: