Далия Трускиновская - Ученица Калиостро

— И вам не страшно, что госпожа де Гаше произведет такой опыт в вашем доме? — спросил Маликульмульк. — Не знаю, как о том говорит ваша вера, а для русской веры это грех.

Фрау фон Витте задумалась.

— Вы, возможно, правы… но ведь и у меня есть вопросы к тем, кто ушел, и я бы хотела услышать слова утешения, — подумав, призналась она. — Очевидно, вам не знакомо чувство утраты.

— Знакомо…

И оба замолчали.

Ивану Андреевичу невольно вспомнилась мать. Что, если бы она, видя, как старший сын по ночам с головой погружается в чтение, принялась кричать, отнимать книги и свечи? Он стал бы иным — а каким, бог весть. Может статься, чиновником в Твери, и сейчас имел бы жену, подурневшую от многочисленных родов, пять-шесть человек детишек, жалование, которого ни на что не хватает… А вот была же у него мать, сама книг не читавшая, но ощутившая, насколько они нужны сыну. В первый раз она его спасла от смерти, когда вывезла из Яицкой крепости, где отец был помощником коменданта, в Оренбург — наступало войско самозванца Пугачева, всем было страшно. И точно ли мать везла маленького сына, посадив его в большую глиняную корчагу? Зачем, почему? Не привиделось ли? Неведомо — а ее уже не спросишь… Во второй раз спасла, позволив читать книги.

— Может статься, это не духи умерших, а первобытные духи, — сказала фрау фон Витте. — Калиостро говорил, что пользуется их услугами. Знаете, сильфы, сильфиды…

Маликульмульк онемел — вон куда сильфы-то залетели! Незримо сидит на подоконнике любимец, Дальновид и, примостив записную книжку на колене, заносит туда эту странную беседу. «Почта духов» продолжается — где там звездная епанча?

Вошла графиня де Гаше.

— Простите меня, — произнесла она, потупившись, словно девица. — Я была сама не своя… Так я могу надеяться что вы, господин Крылов, пока я в Риге, будете навещать меня?

— Да, разумеется, — отвечал Маликульмульк, помышляя об одном: как бы сбежать и рассказать все княгине Голицыной.

Она этого Калиостро видала, она сообразит, что там еще за первобытные духи.

К тому же он порядком устал от французской речи и собственной галантности.

— Да, кое-что мне ведомо, — сказала Варвара Васильевна. — Пока ты, Иван Андреич, с дамами прохлаждался, я с князем за обедом потолковала про мошенницу. Он тоже кое-что вспомнил. Этот Калиостро в Митаве устроил масонскую ложу, куда брал не только господ, но и дам. Сказывали, не моложе тридцати пяти лет, а как на самом деле — шут его разберет. Также всюду, куда приезжал, обещал исцеление от всех хвороб, возвращение молодости и шесть тысяч лет безмятежной жизни в будущем.

— А первобытные духи?

— И духов обещал, но видел ли их кто — того не знаю. Подумай сам, умная твоя голова, что за духи могли явиться к дуракам, поверившим Калиостро? Только те, от которых серой разит. Мы с тобой, слава Богу, люди православные, знаем, что к чему. Это французы с нечистым шутить вздумали — ну и дошутились.

— И что Сергей Федорович?

— Посмеялся. Пусть бы, сказал, эта графиня пошла в магистрат и там свою нечистую силу вызвала, хоть прок бы от ее проказ был. Ты сейчас ступай на поварню, тебя покормят. А потом к себе в канцелярию.

— Я, ваше сиятельство, считаю — за графиней нужен присмотр. Мало ли кого она вовлечет в свои затеи с вызыванием духов. А потом скроется с набитым кошельком, и нам же придется иметь дело с обворованными.

— На то управа благочиния есть.

— А не всякий здешний барон побежит в управу благочиния. Ваше сиятельство, дозвольте мне ею заняться! — взмолился Маликульмульк.

— Да ты, батюшка, с ума сбрел!

— Ваше сиятельство, она за меня уцепилась, для чего-то я ей нужен.

— А она тебе?

Вопрос был замечательный, но Маликульмульк уже приготовил достойный ответ.

— Коли помните, ваше сиятельство, покойная государыня писала комедии о Калиостро. А я, беседуя с этой мнимой графиней, вдруг понял, что из ее проказ отменная комедия выйдет. Не хуже «Подщипы», но такая, что в столице можно будет поставить… без глупостей…

— Это ты, друг мой, удочку закидываешь — не попрошу ли я князя, чтобы поменьше тебя в канцелярии занимал! — и княгиня расхохоталась. — Экие у тебя дипломатические тонкости.

— А вы подумайте, вот меня она хочет пленить тем, что я на ее покойного мужа похож, прямо одно лицо. Кому-то что-то иное придумает. Так прямо у нас на глазах комедия сложится.

— Ступай на поварню, — велела княгиня.

Косолапый Жанно поклонился, смешно разведя руками, и отбыл, куда велено. Там ему налили в большую миску малороссийского борща, выдали огромную ложку и, по особому приказанию княгини, вместо салфетки — полотенце, чтобы прикрыло и грудь, и колени. Варвару Васильевну иногда неопрятность Косолапого Жанно развлекала, но бывали дни, что она принималась буянить и кричать, припоминая, во сколько обошлись новые панталоны.

Закусок на стол повар не поставил, да Косолапый Жанно не обиделся — на кой ему эти полупрозрачные ломтики ветчины, брусочки сыра, блюдечки с оливками и прочая дребедень? На кой бутылка цимлянского из личных запасов князя? Вот преогромная миска настоящей еды, а если попросить повара Трофима, то он проделает трюк, от которого борщ станет подлинно малороссийским, — плеснет туда водки. И будет Косолапому Жанно праздник. А не то что однажды вышло с икрой — ее подали в большой икорнице на льду, да столько, что можно было есть ложкой, как кашу. Ложка за ложкой, двух фунтов деликатеса как не бывало, но к лакомке привязалась икота, три дня не мог ее избыть. Нет уж, телячья похлебка или щи с печенью — надежнее!

Терентий заглянул на поварню в самую неподходящую минуту — Трофим стоял в величественной позе богини Фемиды, только вместо весов в руке его был штоф, и он наклонял эту зеленую граненую бутыль так, чтобы вытекло определенное количество жидкости и не более. Для улучшения вкуса требовалось около чарки. Терентий сразу сообразил, что это за жидкость льется в миску с борщом, но вывод сделал неожиданный: это что ж получается, подлый Трофим прикармливает моего недоросля? Глядишь, и получит за водку не менее гривенника, а отчего?! Разве у него, Терентия, не припрятан точно такой же штоф? Ведь то, что происходит сейчас на поварне — даже не простая кража, а двойная! Во-первых, Трофим без спросу расходует барское добро. Во-вторых, он прямо-таки вынимает из Терентьева кармана гривенник!

Ссориться с поваром на глазах у Косолапого Жанно Терентий не стал, а сплел интригу. Он отыскал казачка Гришку и через него донес всесильной няне Кузьминишне: душа горит, не могу молчать, повар Трофим водку барскому любимчику льет прямо стаканами! Пришлось пообещать казачку за содействие свою колоду карт, сильно обтрепанную, но полную, и Терентий даже расстроился, до чего корыстолюбивым растет нонешнее поколение. Но, с другой стороны, он порадовался, что в корне пресек Трофимовы поползновения на свою собственность.