Игорь Середенко - Иконописец

— На каком языке он шептал? — спросил Руперт.

— Этот язык давно уже мертв. Его знают лишь ученые, чтобы делать переводы старинных книг. Это латынь. После этих случаев с картиной я решил успокоиться и не искать причины зла. Я доверился случаю и судьбе. Я перестал прятать злосчастную картину и велел ее разместить в одной из комнат, расположенной недалеко от комнаты Ямеса. С тех пор мальчик начал ходить, и меня это радовало. Но и тревожило его новое и непонятное увлечение. Каждый день и помногу часов он находился у картины. Иногда он что-то шептал, даже во сне, иногда молча сидел напротив картины, безумно уставившись на нее.

Слуги начали замечать его бормотание на непонятном им языке даже во сне.

Всё разрешилось совсем недавно, когда я решил, замечая подвижность мальчика и смену его лица с бледного на здоровое, проверить его состояние у врача. Результатом обследования я был поражен. Мальчик был совершенно здоров. Никакой злокачественной опухоли у него в голове не было.

Я несказанно был рад этому. Но меня беспокоило его новое увлечение этой картиной, и его угрюмость и молчаливость пугали меня. Вскоре при таинственных обстоятельствах гибнет отец мальчика, мой сын. Тогда я и решил послать вам письмо. В надежде, что вы приедете и поможете мне, одинокому старику справиться с этими почти мистическими событиями.

— Скажите, а вы не подозреваете, что картина могла быть чем-то обработана, ну, например, каким-нибудь химикатом? — спросил Руперт.

— Это я уже проверял. Нет, картина ничем не обработана, кроме засохших красок и полотна ничего необычного мой химик не обнаружил, за исключением… — Корра замолчал, задумавшись.

— Чего?

— Он полагает, нет, он убежден, что полотно сделано не из бумаги. А из…, — он запнулся, — извините меня, это старческое волнение. Это всё годы.

— Вы хотели сказать о материале, из которого сделана картина, — напомнил Руперт.

— Да, это меня и пугает. Этот лист сделан из кожи.

— Человеческой? — задумчиво спросил Руперт.

— Нет, мой химик не знает, но уверил, что не из кожи человека. Это какое-то животное. У меня последнее время проблемы с памятью. Вероятно, сказываются годы.

Лукас Корра поднялся и жестом пригласил проследовать за собой.

— Мы сейчас пойдем к моему внуку, Ямесу, — сказал Корра.

Они проследовали через коридор в одну из комнат.

Беззвучно отворив дверь, они оказались в просторной комнате, полной детских игрушек. У стены располагалась кровать. Мальчик сидел на стуле и смотрел безучастно в окно, за которым открывался великолепный вид в парк, полный роскошных деревьев, между которыми, в отдалении, сияла голубая гладь озера.

— Это и есть мой внук, — сказал Корра.

Руперт подошел к мальчику ближе, чтобы разглядеть его лицо. Ямес сидел, выпрямившись, глаза его были направлены в окно. Он не моргал, ни один мускул на его лице не шевельнулся. Казалось, что он никого не замечает.

— Он не реагирует ни на кого, — тяжело сказал Корра. — Мой слуга утром помогает ему перейти с кровати на стул. Так он весь день и проводит: на стуле и в саду, в беседке.

— И он ничего не говорит?

— Нет. Хотя постойте, я… Ну, в общем, я не уверен, — он тяжело вздохнул, словно не мог решиться сказать. — Ну, как бы вам ответить, может быть, этого и не было, и оно есть плодом моего больного воображения. Словом, однажды, когда я уже собирался заснуть, раздался телефонный звонок. Это местный телефон. Я установил его в помещениях замка, чтобы было удобно вызывать слуг. Я удивился тогда, кто бы это мог так поздно меня беспокоить. Я подошел к телефону и поднял трубку. Поначалу были какие-то шорохи и шипения, потом треск. Я уже собирался положить трубку, подумав, что это неисправность в системе. Но вдруг раздался голос, скорее это был стон, но какой-то приглушенный, будто издалека. Мне показалось, что это был голос Ямеса. Я опять подумал, что мальчику куда-то ночью отправился бродить по замку, и я решил спросить: «Ямес, это ты?», но в ответ лишь тишина и чье-то тяжелое дыхание. Тогда я вновь спросил: «Где ты?». И тут я услышал его голос. Это так меня напугало, что даже на некоторое время я был захвачен страхом, мое тело оцепенело, я не мог пошевельнуться. Мне показалось, что тени вокруг меня объединились и начали приближаться.

— Что же он сказал? — спросил Руперт.

— Он произнес: «Я… нигде…». Потом молчание. Я испугался и положил трубку.

— И где вы его обнаружили?

— В своей постели. Но… он не спал, а лежал с открытыми глазами, точно так, как вы видите его теперь. С этого момента он больше не передвигался самостоятельно и не говорил, — Корра тяжело вздохнул, он казался слабым и изнеможденным.

В комнату вошла женщина, неся поднос с едой. Корра увел Руперта к двери.

— Сейчас у него обед, — сказал старик. — Это его сиделка. Она кормит Ямеса с ложки.

Сиделка подошла к мальчику и расположилась рядом с ним, опустив поднос с едой на небольшой столик.

— Идемте, — сказал Корра и они вышли.

Руперт был молчалив, он обдумывал все факты и детали предстоящего дела. Оно было странным, здесь было мало вещественных фактов и много мистических домыслов, с которыми Руперту не приходилось работать. Отталкиваться в расследовании можно было лишь на факты и свидетельства очевидцев. С этого и начал Руперт Коу.

— Я хотел бы взглянуть на эту загадочную картину, — сказал Руперт.

— А мы к ней и направляемся, — сказал Корра. — Вы можете не только посмотреть ее, но и потрогать, даже взять с собой.

— Что? — удивился Руперт. — Вы позволите мне взять ее с собой?

— Она для меня теперь не представляет интереса, мой мальчик здоров. Но я должен поставить его на ноги, ввести в реальность мира. Он, по-видимому, как сказал один из докторов, находится в своем замкнутом мире. И вы мне поможете его вытащить оттуда.

Они подошли к кабинету. Корра предложил Руперту присесть в кресло, а сам подошел к сейфу, открыл его и вынул довольно солидных размеров картину.

— Вот она, — сказал он, и расположил ее на небольшом стеклянном столике у камина, рядом с Рупертом.

Руперт внимательно оглядел изображение. На картине был изображен монах, держащий в левой руке какую-то старинную книгу.

— Это монах, — сказал Руперт, оглядывая рамку и обратную сторону картины.

— Да, по-видимому, монах, — согласился Корра.

— Что вы думаете об этом?

— Как зовут того, кто вам подарил ее?

— Жан Обри, это мой старинный друг. Не думаете ли вы, что он мог подсунуть мне какую-то…, — он запнулся, стараясь подобрать нужное слово.

— Нет, раз вы его не подозреваете, скорее нет. Но я должен проверить все, вы понимаете.

Старик молча кивнул головой.

— Может он здесь не причем, но ведь он где-то приобрел эту картину, — предположил Руперт.