Иван Любенко - Супостат

— Но как же тогда его изловить?

Клим Пантелеевич прикрыл глаза и, проведя ладонью по лицу, сказал:

— Если бы я это знал, Супостат давно бы сидел в клетке.

— А что же делать? — с видом пытливого гимназиста спросил Померанцев.

— Думать, Аристарх Виссарионович, думать. — Статский советник поднялся. — Мне, пожалуй, пора. А вы оставайтесь, у вас еще полный чайник. — Он улыбнулся. — Только не переусердствуйте. Кстати, должен вас предупредить — за нами слежка. Их двое. Скорее всего, это господа из сыскного отделения. Уж очень топорно работают. Так что будьте внимательны и сохраняйте холодную голову.

На улице было свежо. Мороз усилился, и снег перестал идти. Он теперь жалобно поскрипывал под подошвами одиноких прохожих, мявших его парадный вид. Петроград спал, но спал как-то тревожно, неспокойно. И шум проносившегося трамвая, и рокотание автомобилей добавляли столичной ночи лишь суету и нервозность.

Ардашев нанял извозчика. Дорога была не близкой. И это его вполне устраивало. Статский советник достал коробочку монпансье, положил под язык конфетку и предался размышлениям. Размеренный топот усталой лошади действовал умиротворяюще, и очень скоро мысли, точно солдаты на параде, выстроились в нужном порядке. А позади, в саженях пятидесяти, следовал еще один экипаж с «топтуном», ожидавшим его на выходе из клуба.

«Похоже, я на верном пути и нет надобности менять первоначальный план, — мысленно решил он. — Вот только Чертоногов меня беспокоит. Надо бы завтра, еще до сеанса, предупредить его об опасности».

«А все-таки обидно, когда у тебя воруют славу. И пусть даже ненадолго. Этот молодой человек в «Бродячей собаке» принимал поздравления, которые ему не принадлежали, с вполне довольным видом. Глупый. Он даже и не подозревал, что я мог бы лишить его жизни в один миг. Собственно, я так и хотел поступить. Оставалось дождаться, как только он расстанется со своим спутником, с этим странным господином с тростью. Странным, потому что он то и дело извлекал из кармана пальто копеечные леденцы и угощался ими с таким видом, будто это был самый изысканный деликатес на свете. Однако я отказался от первоначальной затеи — я обнаружил слежку. Видимо, эти двое изрядно насолили властям, если за ними по пятам ходят филера. А вообще-то в следующий раз буду носить с собой цианид. Как было бы удобно высыпать его в коньяк и послать на их стол! Не догадался. Ничего, впредь буду умнее. И все равно гордость переполняет меня за мои стихи. Жаль только, что я не могу поставить под ними собственную фамилию.

Если бы была жива моя мать, она бы гордилась мной. Но ее нет. Вернее, она где-то есть, но я не могу ее видеть. Надо расспросить сатану о ней. Пусть расскажет, как она там. И отец… Он однажды мне приснился. Мы долго с ним говорили. Родитель был атеистом. Оказывается, те, кто с сомнением относился к Богу, довольно долго ждут своей очереди на прием к Творцу. Если использовать наше привычное времяисчисление, то папа обрек себя на пятилетнее ожидание. И лишь после этого его душа предстала перед Всевышним — ох, я опять забылся и упомянул Его! Дьяволу это явно не понравится! Отец говорил, что на небесах каждый занимается привычным делом: кто-то пашет, кто-то ухаживает за домашним скотом, а кто-то занимается ремеслами. Там нельзя бездельничать. Но работа не приносит усталости, потому что у души нет тела. Чем больше трудится душа, тем возвышенней и чище она становится. Я спросил его:

— А как же поэты и писатели? Они что, тоже пишут?

— Конечно! И именно здесь, на небесах, они достигают своего наивысшего мастерства, если, конечно, они не находятся в преисподней. Тамошние страдания мне неведомы.

— Но кто читает их романы? Ведь любому сочинителю нужно признание, слава, аплодисменты и новые тиражи.

— Их творения попадают на землю под другими именами. И часто случается, что новый литератор и не подозревает, что его рукой водит кто-то отсюда. Эти стихи или проза, конечно же, не будут похожи на его прежнее творчество, потому что они обретают новую форму, более привычную для современников. Однако бывает, что земной автор намного превосходит своего невидимого наставника, и тогда последний умолкает и не мешает ему творить.

Но с тех пор, как я убил свою жену, отец перестал приходить ко мне. И мать. Она тоже мне больше не снится. Сатана сказал, что все это временно, и скоро я с ними увижусь. Что ж, посмотрим…

Завтра к моему списку жертв добавится еще одна. Дьявол научил меня убивать, не оставляя следов. Надеюсь, все у меня получится. Я был уже там, где должно произойти новое освобождение души, и все подготовил. Избавленная от ненавистной оболочки, она с радостью вылетит на волю. По правде говоря, этого мерзавца надо было прикончить давно. Он мне очень не нравился. Но ждать осталось совсем не много. И я сделаю это с большим удовольствием. Удивительно, но сам Князь Тьмы просил меня с ним расправиться. И все оттого, что он не сможет не ответить на вопросы этого тщедушного мошенника? Я даже не могу себе представить, чтобы Люцифер оказался бессилен перед человеком! Такого не может быть! Ан нет, бывает! И сатана, раз он зависит от деяний простых смертных, стало быть, сам по себе не так уж всемогущ. Я весьма горд тем, что могу оказать услугу повелителю демонов. Не каждому выпадает такая честь. Но на сегодня все. Я устал. Пора спать».

О том, что медиум Чертоногов тоже печатался в «Ниве», Ардашев узнал совершенно случайно, еще в тот день, когда они с Померанцевым нашли в редакции журнала «Незнакомку». Клим Пантелеевич сумел разжиться списком всех авторов с их фамилиями, адресами и даже телефонными номерами. Здесь же указывались и псевдонимы. Исключение составлял лишь один Супостат. О нем вообще ничего не было известно. Небезвозмездную помощь в получении столь ценного списка оказал все тот же любитель портвейна — Феофил Синюхин.

О встрече со статским генералом Ардашев договорился по телефону. Дабы не вынуждать чиновника тратить попусту время, дипломат пригласил его в cafй «Голландия», неподалеку от Министерства земледелия на Николаевской площади. Чертоногов появился ровно в шесть с четвертью и, рассеянно глядя по сторонам, остановил свой взгляд на дальнем столике у окна. Клим Пантелеевич поднялся и пошел навстречу. Надо сказать, что Вероника Альбертовна описала медиума настолько точно, что он узнал его сразу.

— Добрый день! Побединцев Клим Пантелеевич, — отрекомендовался статский советник, упомянув свой литературный псевдоним.

— А мне, как я понимаю, представляться нет надобности, — с легкой улыбкой проговорил Чертоногов, скидывая шубу и передав высокую шапку прислужнику.