Эрик Вальц - Тайна древнего замка

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я вынес приговор Эстульфу, притом что я не уверен в его вине? Чтобы таким образом я освободил тебе и Бальдуру путь к графскому трону? — Я говорил с нарочитым возмущением, но на самом деле не испытывал ничего подобного.

Все это было частью разразившегося во мне сражения. Я мог бы тщательнее провести расследование, но тогда мне пришлось бы предъявить обвинение Эстульфу, Бальдуру, Клэр или Бильгильдис, а судебный процесс над любым из этих людей повлек бы за собой страшные последствия для меня и Элисии.

С одной стороны, я знал, что Эстульф будет во сто крат лучшим графом, чем Бальдур. Эстульф заботился о своих подданных, он не только брал, но и давал что-то взамен, он разделит богатства страны с теми, кто ее населяет. А что до убийства, то я смог бы выдвинуть ему обвинения только в том случае, если бы я решился отречься от всех моих идеалов — от истины и справедливости.

С другой стороны, истина и справедливость — это понятия, пригодные для религии или юриспруденции, но не для любви. У Элисии была мечта. Всю свою жизнь она готовилась стать преемницей своего отца, хозяйкой этого замка. Неужели я должен был лишить ее этой мечты? Точно так же можно было требовать от меня столкнуть ее со стены.

В моих интересах было бы обвинить Бальдура в смерти Агапета. Если бы я отрубил ему голову, мы с Элисией могли бы пожениться.

Но моя любовь была превыше корысти. Я не причинил бы Элисии такую боль. Я скорее допущу страдания крестьян и правление кровожадных воителей, чем разочарую Элисию. Если бы в моей власти было сделать Бальдура графом, не лишая Эстульфа жизни, я бы так и поступил.

И даже последний шаг, шаг во тьму, был для меня уже не столь чужд. В моем сознании и правда мелькнула мысль о том, чтобы подарить Элисии величайшее доказательство моей любви и принести в жертву самое дорогое, что у меня было, — мою беспристрастность. Еще никогда я не впадал в искушение осудить кого-то, в чью вину я не верил.

А значит, я должен был бы радоваться возможности покинуть замок Агапидов, этот проклятый замок. Я мог бы с головой погрузиться в мою работу в Констанце и позабыть обо всем. Но мысли об этом разрывали мне сердце.

Я знал, что Эстульф уехал в долину, и потому я пошел попрощаться только с графиней. Она была очень раздражена. Ее глаза сверкали, как у безумной. Вообще она должна была бы радоваться тому, что избавится от меня, ибо ее дитя росло в ее чреве уже больше девяти месяцев и могло родиться десяти-а то и одиннадцатимесячным. При таких обстоятельствах присутствие в замке судьи, который принимал у нее клятву, было бы для графини нежелательным. Я, конечно, нисколько не стремился отрезать ей язык и пальцы и надеялся, что этого не захочет и никто другой. Но вместо того, чтобы попрощаться со мной по-доброму, Клэр принялась сыпать упреками: мол, я много месяцев «слонялся в этом замке, будто приживала», мол, я «бесполезен и глуп и потому не нашел убийцу». Она накричала на меня за то, что я не остановил «Элисию и этого идиота», да еще и согласился отпустить эту «венгерскую ведьму, которую давно пора прикончить». Еще никогда в моей жизни со мной так не говорили, а уж ожидать подобных выражений от графини мне тем более не приходилось. Речь Клэр была бессвязной, и я почти не помню, что еще она мне наговорила. Подобное поведение я объясняю ее болезнью.

Под конец она спросила у меня, завершено ли расследование.

— Расследование можно считать завершенным только тогда, когда приговор уже вынесен, — не без злобы в голосе отметил я.

Но на самом деле я не собираюсь когда-либо возвращаться сюда. Я приостанавливаю расследование. Навечно, я надеюсь.

Так мы и расстались с Элисией. Она пришла ко мне, мы легли, обнявшись, на шкуры и закрыли глаза. В какой-то момент она уснула. Это было час назад. Теперь я ухожу, оставляя позади то, что было самым прекрасным в моей жизни. Оставляя позади то, что и не должно было существовать.

Кара

Сегодня второй день после праздника, который здесь называют Рождеством. Я уже слышала об этом празднике, но представляла его себе иначе. Говорят, что в этот день родился их бог. Должно быть, это день войны или раздора. Когда мы отдаем дань почтения нашим богам, мы пьем и танцуем до упаду. А здесь они наступают друг другу на горло и отрезают друг другу головы. И эти люди говорят мне, что моя вера — варварская, а они несут Благую Весть.

Сегодня все свершилось. Я ждала этого часа. Утром ко мне пришел Бальдур. Он постучал в дверь, и я отворила ему, зная, что впускаю в комнату своего врага и мучителя. Он оделся в белую накидку с капюшоном, чтобы никто не узнал его, ибо ему было запрещено входить в замок.

— Сегодня шел снег. Ты видела? Снежинки, кружась, падают с небес. Это называется снег. Снег.

Иногда, когда Бальдур начинает говорить со мной, как с птичкой, мне приходится прятать улыбку, ведь я понимаю каждое его слово, а он строит из себя дурачка. Но мне не нравится смеяться над Бальдуром. Тогда он кажется безобидным, а я этого не хочу.

— И вот я подумал, сегодня же подходящая погода для того, чтобы съездить в лес. Понимаешь? Лошадь. Скакать. Галоп. Снег. И может быть… ты могла бы отправиться со мной? Ты. Со мной. Скакать. В снегу.

Я ответила не сразу, и он тут же смутился.

— Я не причиню тебе вреда, слышишь? Не причиню. Я просто хочу… мне нужно отвлечься. Все пошло наперекосяк, и я подумал… Но раз ты не хочешь… Тут уж ничего не поделаешь. Прости, если я побеспокоил тебя. Счастливо.

Я жестом удержала его.

— Так ты пойдешь со мной? — просиял Бальдур. — Вот, я принес тебе накидку, такую же, как и у меня. Она теплая, а еще в ней тебя никто не узнает. Вообще-то тебе нельзя покидать замок. Удивительно, да? Тебе нельзя выходить отсюда, а мне нельзя входить.

Да, я пошла с ним, я села сзади на его коня, обхватила его талию, и мы поскакали. Бальдур подгонял коня, и в его голосе слышалась радость, как у мальчишки, которому впервые в жизни что-то удалось. Снег взметнулся над землей, полетел мне в лицо, и я засмеялась, а Бальдур рассмеялся вместе со мной. Да, он смеялся, и наш смех слился воедино.

И я подумала: «Ты ли это? Перестань, не над чем тут смеяться».

Но на самом деле у меня была причина. Я много месяцев просидела взаперти, в комнате длиною в пару шагов, а теперь мы неслись по бесконечному, казалось, лесу, по лугам и долинам, по гряде холмов, откуда открывался вид на замок. Отсюда крепость казалась нарисованной. Наконец-то, наконец-то я увидела мою темницу снаружи, пусть и ненадолго. И вновь лес, густые заросли. Эта прогулка была для меня чем-то вроде глотка свежего воздуха после ночи в зловонной яме. Тепло лошади, вкус снега на губах, белизна вокруг, звон уздечки, ощущения от прикосновения к таким простым вещам, как кора деревьев, сосновые иголки, кожаное седло. Только теперь я поняла, в каких будничных вещах скрыта свобода. Только теперь, потеряв ее и обретя вновь. Опьяненная этими повседневными, в сущности, вещами, я позабыла обо всем, даже о человеке, с которым смеялась.