Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

Как выяснилось, я походил на Marrano даже меньше, чем думала мама: старые христиане, мимо которых я проходил, ни разу не подняли меча, вместо этого приглашая меня обменяться анекдотами о женщинах и евреях. Ради спасения жизни, да простит меня Бог, я принял их приглашение.

— Чем еврей похож на богомола? — спросил мужчина с худым и невыразительным лицом. — Плюнь в него — он молится. Запри его — он молится. Единственный способ — вытащить меч и снести ему башку!

Удивительно, что кто-то видел в этом что-то смешное. Но христиане осквернили воздух своими беззубыми пастями, и я вторил им как мог.

Улизнув от них, я начал подозревать, что Господь позволил мне войти в Лиссабон через эти ворота для того, чтобы я смог нанести визит оружейнику Эурику Дамашу по дороге в Альфаму. Его дом стоял в соседнем богатом квартале Бэйрру Альту, венчая холм, застроенный бараками. Словно кичась своим завидным положением, Дамаш сказал как-то дядя вскоре после добровольного обращения, когда они еще говорили на одном языке:

— Я не хочу забывать, откуда я родом. И правоверный новый христианин не забудет.

Чувства, достойные уважения. Но когда он скрылся из виду, дядя выдернул волос у меня из макушки. Обрывая мой вскрик, он сказал:

— Берекия, благородные слова этого человека засели в твою душу так же крепко, как волосок в кожу. Небольшое усилие, и он… — Он взмахнул рукой, выказывая глубокое изумление исчезновением волоса. — Никогда не доверяй тем, кто зарабатывает на чужой смерти. Особенно тому, кто затем прилюдно размахивает своей сутаной праведника.

Когда солнце начало клониться к горизонту, я вскарабкался по переплетению немощеных улиц, проложенных на западном склоне холма у Бэйрру Альту. Пока я проходил мимо лепящихся друг к другу бараков, где бедняки проводили в бессонной кабале свои жизни, грязные лица оборачивались ко мне через плечо, словно я был здесь немыслимым зрелищем. Дети вздымали тучи пыли, бегая за цыплятами и кошками. Вокруг их голов толпились тучи мух. Высокий африканский раб, прикованный за лодыжку к якорю, смотрел на меня напряженным взглядом писателя, описывающего передвижение персонажа. Я ощутил в нем родственную душу и кивнул, но он отвернулся, словно я подозревал его в преступлении. Воздух был насыщен запахом стыда и злобы. Но тут и там встречались дома, окруженные садами, засаженными бархатцами, лавандой, капустой, репой и бобами.

Мощеная рыночная площадь, засаженная могучими каштанами, обозначала границу терпимости короля: от этой точки сосновые доски и залатанная одежда этого жалкого квартала заканчивались, и начинались отшлифованные камни лиссабонской аристократии.

Я мгновенно узнал дом Дамаша: с мраморного карниза свисали зубастые рогатые горгульи, в детстве приводившие меня в оцепенение. Из-за крыши, наверняка с внутреннего двора, поднимались клубы дыма. Я сунул руку в сумку и вытащил нож, заткнув его за ремень штанов.

На мой стук по железной решетке ворот отозвался хрупкий мальчик с очаровательным круглым личиком. Он стоял на крыльце, уперев руки в бока. Зеленая шелковая рубаха и алый камзол висели на нем мешком — судя по всему, эти вещи достались ему в наследство от кого-то постарше. Раздраженным жестом он отбросил со щеки прядь янтарных волос и заправил ее под синий берет. Руки у него были испачканы сажей. Похоже, он решил, что я — иноземный коробейник, и ритмично, медленно и раздельно произнес:

— Нам не нужно ничего из того, что ты продаешь.

Он потер подбородок, и на коже осталась жирная черная полоса.

— Я ничего не продаю. Я ищу Эурику Дамаша.

Он скептично взглянул на небо, потом на землю и пожал плечами.

— На твоем месте я бы уже начал копать. — Он сложил губы в презрительную усмешку и ткнул большим пальцем куда-то вверх. — Насколько я понимаю, самостоятельно он оттуда не выберется.

— Мертв? — спросил я.

Мальчик постучал по каменному косяку.

— Мертвее не бывает.

— Ты уверен?

— Сам видел его тело. Открыл ему рот и плюнул, чтобы убедиться.

— Его убили во время восстания против новых христиан?

Он пожал плечами.

— Слушай, у господина Эурику было полно врагов. Неужели ты ждал, что он выживет? Ему следовало бы спрятаться как клопу в матрасе и не показывать носа. — Он кивнул в мою сторону. — А сам-то ты кто такой?

— Педро Зарко, — ответил я, назвавшись именем, полученным при обращении. — Я живу в…

— А, племянник господина Авраама!

— Откуда ты знаешь, кто я?!

Мальчик подошел ближе, уцепился за прутья решетки, словно собираясь перелезть через нее. Отсюда я увидел, что румянец на его щеках — на самом деле ссадины и кровоподтеки.

— Господин Эурику ненавидел твоего дядю, — сказал он. — Все время говорил о том, что хочет поймать его и устроить pinga , чтобы только послушать, как он будет проклинать его и стонать. Странно, но в чем-то, мне кажется, он его вроде как любил тоже. Он всех любил по-своему. Но он считал твоего дядю немного сумасшедшим… и опасным.

Pinga , что значит «капля», — пытка, во время которой по всему телу капля по капле стекает кипящее масло. Иногда палачи ожогами писали на коже имя жертвы: португальские имена бывают очень длинными, и многие готовы сознаться в чем угодно прежде, чем первая кипящая капля положит начало их родовому имени.

— Ты слуга? — спросил я.

— Я их отослал. — Он снял берет с такой заговорщической улыбкой, что можно было подумать, он собирается поделиться кладом. Каскад шелковистых янтарных волос рассыпался по плечам. Он , как выяснилось, был скорее она . — Я его вдова, — сказала она, склонив голову. Она пожала плечами, словно извиняясь за маскарад, и открыла ворота. Взяла меня за руку, будто приглашая на танец. — Идем! — сказала она.

Так этот мальчик и есть невеста Дамаша! Мы пробежали через залитую кровью кухню и из кладовой вышли во внутренний двор, засаженный апельсиновыми деревьями, отягощенными плодами. На каменной террасе позади дома бушевал костер из одежды и дров. Разноцветная кипа рубашек, плащей и штанов громоздилась неподалеку. Клочки горящей одежды взлетали в воздух и опускались на землю подобно перьям.

— Я всю ночь жгла его вещи, — гордо сказала она. — Сперва избавилась от сапог. У него было восемь пар. По одной на каждый день недели. И еще одна из акульей кожи для воскресной мессы. Если ему не нравилось, как я их начистила, он ссал на них и заставлял все делать сначала. И, скажу тебе, моча у него воняла не хуже кошачьей! Проблема в том, что они воняют, пока горят! Прямо как он!

Языки пламени плясали, словно марионетки.

— Ты бросила Эурику Дамаша в костер?! — изумился я.

— Думаю, ты найдешь тут его зубы, если повнимательнее посмотришь! — улыбнулась она, облизнув губы, словно пробуя угощение. — У него их было явно больше, чем надо, так что они где-то там. — Она заметила мой ошеломленный взгляд и рассмеялась. — Он отправился похитить твоего дядю, знаешь.