Александр Бычков - Искатель, 2013 №2

Снежана задумчиво смотрела на толстую рожу Рогозина Константина Михайловича, ведущего редактора телеканала «3+3», самого скандального канала, пожалуй, не только в области, а и во всей европейской части России, но ничего не видела перед собой от роившихся в ее голове тревожных мыслей. Чутье у Рогозина на сенсации, конечно, было отменным — это Снежана знала по опыту. Даже банальные НЛО или полтергейста он умел раскрутить и подать так, что аудитория не могла отлипнуть от экранов. И Снежана здесь ему только помогала. У нее тоже был дар нужным образом подать информацию. Да и связи в разного рода «компетентных органах» и «структурах» у него были надежные… Но не это беспокоило Снежану. А то, что поднявшееся у нее где-то глубоко в груди предчувствие подтвердило: что-то тут не так с Ганиным, что-то не так…

Во-первых, Никитский. Да, конечно, Никитский — известный на всю область эстет и любитель старины, но все же… чтобы этот полубандит так вдруг заинтересовался никому не известным художником… А во-вторых… Снежана отчетливо вспомнила то ощущение, которое возникло у нее вчера ночью, когда она услышала от Ганина о портрете, на котором тот нарисовал точную копию ее самой, причем за пять лет до их встречи, как ей неодолимо захотелось взглянуть на эту картину… Снежана закрыла глаза и попыталась как можно яснее припомнить это чувство… Да… С одной стороны, ее сердце тогда охватило приятное, сладострастное жжение, неодолимо влекущее ее к портрету, а с другой — какой-то не совсем понятный страх, отвращение, липкий ужас, как будто одна часть ее естества сладострастно ликовала, стремясь сорвать запретный плод с ветви, а другая — корчилась от ужаса и неприязни перед чем-то отвратительно мерзким и смертельно опасным…

— …Снежана, Снежаночка? Что с тобой? — донесся до нее, словно из какого-то тумана, обеспокоенный голос Константина Михайловича. — Тебе плохо?

— Нет-нет, Константин Михайлович… — торопливо проговорила Снежана. — Я берусь за это дело. Я встречусь с Ганиным и постараюсь у него все узнать.

— Ну, вот и здорово, Снежаночка! По рукам! — облегченно вздохнул Рогозин. — Сделаем этот репортажик — и тогда отпуск дам. Честное слово! Две недели — обещаю!

— Если я доживу… — мрачно улыбнулась Снежана.

— Доживешь-доживешь, милочка, — тут же подхватил, тряся обвисшими щеками Рогозин. — Если что… мало ли… будешь попадать в историю… — сразу звонок ко мне, не тяни! Мне есть к кому обратиться, одна не останешься, идет?

— Идет… Ну все, Константин Михайлович, пойду наводить «марафет», — одними губами улыбнулась Снежана и первая прервала связь.

«Марафет» Снежана наводила, вопреки обыкновению, довольно долго. Только почти через час она была готова и вполне удовлетворенно осматривала себя в большом зеркале. Темновишневые, плотно облегающие ее стройные красивые ноги брюки, темно-синяя непрозрачная блузка с рукавом «три четверти», завязанная узлом на животе и расстегнутая на три пуговицы вверху, на шее — шелковый платок в сине-красных тонах, небольшая сумочка в тон блузке и такого же цвета туфли без каблуков, волосы распущены. Остался макияж. Снежана решила не делать его слишком ярким — выразительные глаза, немного румян и прозрачный блеск на губах. Она долго перебирала коробочки теней, пузырьки подводок для глаз и тюбики помад, решая сложнейшую женскую дилемму: что лучше всего ей сейчас подчеркнуть и сделать ярче — глаза или губы? Дерзкий «кошачий взгляд» или сочная вишня на губах? Решив, что ей жаль тратить любимую помаду на поцелуи с Ганиным — а это один из главных пунктов в ее плане по обольщению художника, — Снежана сделала выбор в пользу «дерзкого взгляда». Она старательно выводила стрелки, прокрашивала каждую ресничку. Наконец осталось нанести последние штрихи — немножко румян, сияющий блеск для губ. «Ну а если еще надеть солнцезащитные очки… Так просто замечательно будет!»

Вообще-то, Снежана была та еще модница. Время, проводимое ею перед зеркалом в наведении «марафета», было, так сказать, бальзамом для ее души. Но не теперь… Пожалуй, впервые в жизни она сто раз проверила, не смазала ли какую-то деталь в своем макияже — руки уж больно дрожали, не переусердствовала ли с чем-нибудь, поскольку почти непрестанно думала только об одном: Ганин, портрет, Ганин, портрет, Никитский, опять Ганин, опять портрет, а в ушах при этом почему-то слышался какой-то легкий холодный металлический звон, будто по голове ее хорошенько чем-то ударяли. «Да не звон это… А смех какой-то! — подумала Снежана. — Видимо, я переспала чуток». Наконец, когда все было закончено, она облегченно вздохнула и направилась к выходу из спальни, но на какое-то мгновение ей показалось, что в зеркале мелькнуло вроде бы ее собственное лицо, но которое искажала жуткая гримаса гомерического смеха. «Да я ведь не смеялась…» — подумала Снежана, и на душе у неё стало жутко.

— Ой, доченька, да куда ж ты такая собралась? Ой, какая ты у меня крас-и-и-вая, просто принцесска! Заглядение прямо! — всплеснула руками мама, уже вернувшаяся из магазина с сумками, полными продуктов.

— Иду на задание, мамочка, а потому… — лихо надев на глаза солнцезащитные очки и резко развернувшись в противоположную от зеркала сторону, хихикнула Снежана, — надо выглядеть, как киндерсюрприз, и даже лучше! — И чмокнула маму в щеку.

А потом взяла мобильник и набрала номер Ганина.

Гудки были долгие, пришлось изрядно подождать. «Что он, спит до сих пор, что ли? Неужели правда, что эти художники живут и пишут по ночам, а весь день спят, как граф Дракула?» — промелькнуло у нее в голове. Ехать к Ганину в гости без приглашения тоже как-то не хотелось…

Когда Снежана уже готова была смириться с тем, что в гости ей придется все-таки ехать без приглашения, Ганин взял трубку.

— Алло? Это Ганин… — раздался глухой и какой-то не на шутку встревоженный голос.

— А я думала, это крокодил Гена! — зазвенели серебристые колокольчики в трубку. — Привет, Ганин! Это тебя беспокоит Чебурашка!

— Ой, Снежа… — Голос изменился. — Я так рад, так рад… Слушай, здорово, что ты мне позвонила, супер просто! Я и сам, если честно, собирался, да тут пока встал, пока то да се… Думал, вечером позвоню…

— Эх ты, соня-засоня! — засмеялась Снежана. — Ну, тебе простительно, ты ведь художник, творческая личность… Вы, небось, так и живете — по ночам ваяете и потом до вечера спите… Кстати, Ганин, а не помнишь ли, что ты мне вчера пообещал, а?

— Что… что… пообещал? — голос Ганина из радостного вновь стал каким-то испуганным.

— Ну-у… — протянула Снежана, строя глазки зеркалу. — Показать мне твои новые апартаменты за семью печатями, покатать там на лошади, сыграть со мной в гольф, ну и все такое прочее… Говорят, у Никитского самые лучшие орловские рысаки в стране и гольф-площадка у него тоже ничего… — Голосок Снежаны стал ворковать точь-в-точь как у влюбленной голубки — такая тональность сражала не одного нужного ей мужчину.