Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Не реагирует.

На двухстах у нее все три автомата сработали. Хлопнул купол. Тут и земля.

Вызывает Холованов.

— Сама на двести поставила?

— Сама.

— Всех нас напугать?

— Ага.

— Но у тебя нет практики даже на восьмистах метрах раскрываться.

— Теперь есть. Сразу на двухстах.

— Это хорошо. За грубое нарушение дисциплины от прыжков отстраняю. Из сборной отчисляю.

Ходит Настя по пустынной косе. Шумят волны. В небе купола. В небе планеры и самолеты.

А ей делать нечего. И ехать ей некуда. Сидит на берегу, камушки в воду бросает. Или лежит и смотрит вдаль. Как кошка бездомная. И есть ей нечего уже третий день. Кошка мышей бы наловила. А Настя мышей ловить не обучена.

Потому просто сидит и на море смотрит. И никого вокруг. Зато отоспалась за много месяцев и на много месяцев вперед. Никто не мешает — ложись на камни и спи. Одеяла не надо. Тепло. Лежит. В памяти статьи устава перебирает.

Зашуршали сзади камушки. Оглянулась. Человечка не видно, потому как в лучах солнца. Только сапоги видно. Нестерпимого блеска сапоги. Глаза поднимать не стала. Зачем глаза поднимать? Она и так знает, чьи это сапоги.

И говорить ничего не стала. О чем говорить?

Заговорил он:

— Ты что здесь делаешь?

— Миром любуюсь.

— Жрать хочешь?

— Нет.

— Ну и характер у тебя.

На это она промолчала.

— У меня тоже, знаешь ли, характер. И послал бы тебя к чертям. Но я за тебя сто американских парашютов отдал. Получается, я их просто пропил, промотал. Летаю в небе и все тебя высматриваю. Не могла ты далеко уйти. От парашютов наших.

— Не могла.

— Тогда пошли.

— Куда?

— Прыгать.

Начали все с самого начала: прыгали с четырех с мгновенным раскрытием, потом с четырех с раскрытием на трех. На двух. На километре. Добрались и до двухсот метров.

Поначалу на четыре тысячи вывозил сам Холованов. Потом его вызвали в Москву по неизвестным делам. Вывозил помощник его. Но с Холовановым лучше было.

— Какой же дурак такого человека в самый разгар тренировок по пустякам дергает?

— Дурочка, а ты хоть знаешь, кто он такой?

— Холованов и Холованов. Рекордсмен.

— Ах, глупенькая Настенька. Холованов — личный пилот товарища Сталина. И телохранитель. Его не зря Драконом зовут.

Поле от горизонта до горизонта. Поперек поля бетонная полоса. У полосы — трибуна для вождей. Над трибуной — тент: синие и белые полосы. Вокруг трибуны — охрана.

Вожди через три дня появятся. А трибуна под охраной. Через три дня все, что с этой стороны взлетной полосы, заполнит толпа. А полоса останется свободной. И все, что за полосой, — свободным будет. Над той стороной поля истребители петли вертеть будут, туда парашютисты валиться будут отдельными снежинками и снегопадом. Воздушный парад, одним словом. Несокрушимая мощь Родины. Несгибаемые крылья Советов.

А пока подготовка.

Бойцы тянут кабели. Верхолазы на столбах дятлами сидят, молоточками постукивают, репродукторы-колокольчики прилаживают. Кран-исполин с кузовов автомобильных ларечки снимает и аккуратным рядочком расставляет. «Пиво — воды», «Мороженое», «Союзпечать». Снова «Пиво — воды». Плотники-умельцы из фанерных щитов сортир сколачивают. Сортир-гигант. Крупнейший в Европе.

Но главная забота — безопасность. Навезли из Москвы табуны чекистов.

Тренировка. С виду — просто парни в кепочках, в пиджачках, в футболочках полосатых. Вроде даже и не чекисты. Присмотришься — они.

И команда над полем: «Ра-а-а-зберись!»

Вроде толпа была, вроде орда неуправляемая, а р-р-раз — и разобрались цепочками-линеечками. Продольные людские цепочки до самого горизонта. И до другого — тоже. Еще поперечные цепочки. Цепочки людские своим переплетением квадраты образуют. Коробочки. Арматуру толпы. Нахлынет народ московский на поле тушинское, а меж народа — цепочки чекистов. С севера на юг, с запада на восток. В толпе их не увидишь. А сейчас они пока без толпы тренируются: становись — разойдись. В каждой цепочке свой начальник. В каждом квадрате — свой. У каждого начальника — трубка телефонная в кармане. Когда толпа заполнит поле, каждый командир в толпе, в давке, незаметно свой телефон к подземному кабелю подключит или к ларечку «Пиво — воды», или еще к какому ларечку. Не зря к ларечкам кабели провешены.

Ближе к трибуне вождей — гуще цепи, коробочки плотнее. У самых трибун цепи совсем непробиваемые. Как фаланга Македонского.

Под самой правительственной трибуной — кабина комментатора. Так комментатор усажен, чтоб и самолеты увидел, и парашютистов, и лицо товарища Сталина. Чтоб, значит, реагировал, если что. Рядом с комментатором — место Холованова. И ему самолеты будут видны, и парашюты, и толпа, и лицо товарища Сталина. Сложные у Холованова обязанности. В лицо Товарищу Сталину смотреть. И в небо. И в толпу.

Еще и на комментатора. На боку товарища Холованова — «Лахти» Л-35. Это если вдруг комментатор взбесится и начнет всякие мерзости в микрофон выкрикивать: так чтоб долго не кричал, чтоб его сразу тут и порешить одиночным выстрелом между глаз. Еще у Холованова в руке рубильник: тот правит, у кого связь в руках. У кого связь, тот команды передавать может. Кто команды передает, тот парадом командует. Не зря товарищ Ленин в первую голову телеграф захватывать рекомендовал. Так вот, связь в надежных руках. Рубильник в руках на тот случай, если враги в кабинку ворвутся и в микрофон начнут передавать толпе не те команды, какие следует. В этом случае дернет Холованов рубильник и всю систему связи одним электрическим ударом расшибет. Лучше никакой связи, чем ее в руки врага отдать.

Прямо у кабинки, в которой комментатор с Холовановым сидеть будут, — три чекиста. С виду — техники микрофонные. На самом деле они для того, чтоб Холованова продырявить, если он взбесится и сам в микрофон гадости кричать вздумает. Оружие у них — под пиджаками. Оттопыриваются пиджаки на задницах. Оружие у них — без особых претензий. На всех не напасешь заграничных «Люгеров», «Кольтов» и «Лахти». Потому оружие у них — обыкновенные родные «тэтэшники». Ни отделки у «тэтэшника» элегантной, ни вида заморского. Одно хорошо: лупит мощно и точно. Надежная штука ТТ. Никогда не подведет.

Но если у одного микрофонного техника при стрельбе по Холованову осечка выйдет, так передернет он затвор и тут же другим патроном Холованова успокоит. А пока он передергивать будет, Холованова пробьет восемью дырками другой товарищ. На то и приставлен рядом с первым. Ну а если и у него заедание или перекос затвора, то тогда третий товарищ из Холованова решето делать будет. Но это на самый крайний случай. А в нормальной обстановке чуть что они все втроем по восемь патронов в Холованова всадят, сменят магазины — и еще каждый по восемь.