Николай Свечин - Туркестан

Алексей немного волновался. Два года уже, как он не проводил задержаний. Вдруг разучился? Недавнюю схватку возле курганчи он за настоящее дело не считал. Капитан тоже был серьезен.

– У вас, Алексей Николаевич, и «георгий» имеется! – сказал он, покосившись на ленту. – А молчали…

– Это солдатский, – стал оправдываться бывший сыщик.

– Какая разница! «Георгий» есть «георгий». У нас во всем Первом батальоне таких лишь два.

– Скажите лучше, что такое батман? – переменил разговор Лыков.

– Батман? Туземная мера веса, примерно одиннадцать пудов. А что?

– Да парень, что угостил меня кулаком, сказал, что поднимает два батмана.

– Ого! Тогда я знаю, кто он. Среднего роста, белобрысый? Беглый дезертир Абнизов, известный силач. Других таких нет. Черт! А нас всего пятеро! Мы с ним не справимся!

– Ну, Иван Осипович, это предоставьте мне, – хмуро заявил Лыков. – Я его должник. Вы уж не вмешивайтесь, ладно?

– Да вы не поняли! Абнизов мне две засады раскидал! Теперь все городовые его боятся. Что вы один с ним сделаете?

– Ничего особенного. В муку изотру… мелкого помола.

Скобеев помялся и сказал:

– Вы слов на ветер не бросаете, я уж понял. Но с вашей ли комплекцией тягаться? В случае чего стреляйте в ногу, или хоть в голову, черт бы с ним, негодяем!

Он запнулся, вспомнив, какие бицепсы высовывались у Лыкова из-под простыни, когда они полуголые ехали железной дорогой. И протянул с надеждой:

– Хотя…

Тут они подъехали к домику с синими воротами. Капитан махнул городовым рукой: тихо! Скобеев вынул «смит-вессон», Лыков – свой «веблей». В калитку они вошли бесшумно, а у двери случилась заминка. Иван Осипович, как тогда, под Джизаком, намеревался войти первым. Пока он воинственно топорщил усы, лесопромышленник положил ему сзади руку на плечо.

– Пустите-ка меня вперед.

– Вот еще! Я на службе и офицер. Как это я пущу на пули штатского?

– Но у меня опыта в таких делах больше!

– Но вы в отставке!

Ситуация делалась комичной. Два храбрых человека спорили между собой, кому первым поставить жизнь на кон. А внутри вооруженные люди уже готовились к бою.

– А у вас двое детей! – вспомнил Лыков.

– У вас трое, сами говорили, – парировал полицмейстер.

– Ну… а вас не били по голове, как меня! Обидно, съевши лизуна, не дать сдачи! [38]

Пока Иван Осипович думал, что ответить на это, Алексей прошмыгнул мимо. Ну, берегись! Ударом ноги он выбил дверь и ворвался в комнату.

Там оказалось трое, и все были ему знакомы. Извозчик в синей чуйке сразу бросился на колени и поднял руки. Белокурый крепыш оскалил зубы и выставил вперед кулаки. А сарт с лицом душегуба выхватил кинжал и кинулся на Лыкова.

Человек с кинжалом очень опасен, и Алексей, не раздумывая, выстрелил ему в правое плечо. Пуля посадила туземца на задницу.

– На! – Лыков ударом сапога в голову надолго вывел головореза из игры. Потом убрал револьвер за спину, стал напротив крепыша и спросил: – Это кто тут по два батмана подымает?

– Ну я, – с вызовом ответил противник. – Сколько вас там? А берегись!

– Дай-кось я тебя поучу, дурака.

– Тридцать лет живу, никто меня не учил, – заявил Абнизов.

– Теперь пора.

Лесопромышленник схватил дезертира за ворот. Тот ухмыльнулся и положил свои ручищи сверху. Два силача сцепились, засопели – и через минуту разжали хват. Оба были озадачены. Потом решили пригнуть друг другу шеи, и опять ничего не вышло. Соперники были равны по силе, никто не мог взять верх. Скобеев с городовыми хотели вмешаться, но медлили – им самим уже стало интересно.

– Тебе, дуболому, ляжку прострелить? – тяжело дыша, спросил Алексей и полез за спину.

– Эх, барин, так-то нечестно будет! – укоризненно ответил дезертир. – Давай хоть на кулачки.

– Я тебе, шильник, сейчас дам на кулачки! – крикнул Скобеев и шагнул вперед. Но Алексей остановил его:

– Учить так учить! Начинай.

Абнизов прицелился и пустил кулак. Лыков увернулся и угостил по корпусу. Ему показалось, что удар пришелся в кирпичную стену! Но белобрысый отскочил, потирая ребра.

– Однако…

Хук сбил ему дыхание. На Алексея между тем накатила холодная ярость.

– Не учили еще, говоришь? – вполголоса, раззадоривая сам себя, сказал он. – Что чужое брать нехорошо… Что людей убивать нельзя… Не учили? Ну так я сейчас дам урок!

Лыков налетел на врага вне себя от злости. Страх внутри уже прошел, как всегда бывало на задержаниях. Опасения, что он отвык и не справится, тоже улетучились. Остались чувство превосходства и желание наказать злодея. Они накрыли бывшего сыщика горячей волной. Дела дезертира стали плохи, он это почувствовал и побледнел. Но было уже поздно.

Лыков не церемонился. На соперника обрушился целый град ударов, очень сильных. И таких быстрых, что, пока тот защищался от одного, прилетали сразу два следующих. Никакого боя не получилось. Абнизов охал, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом упал… Лыков поднял его, будто ветошь, и грозно спросил:

– Кто убил Христославникова?

– Не я… Он, Еганберды!

– Этот, что ли? Который с кинжалом бросился?

– Ага.

– А ты чем занимался, когда резали?

– Стремил [39]я… Не убивал, честное слово! Еще вот с вашей милостью сцепился. А резал Еганберды. Ему человека убить, что плюнуть…

Лыков разжал пальцы, и сразу городовые начали вязать дезертира. Делали они это с опаской, но тот не противился, только часто дышал отбитыми боками…

– Ну, Алексей Николаевич, вы даете! – воскликнул Скобеев. – Ну, удивительный вы человек! Абнизов, когда бежал из дисциплинарной роты, выворотил из окна решетку. Его тут все боятся! А вы ему наклали в загривок.

Раненого сарта перебинтовали и отправили в околоток при тюрьме. Извозчика и дезертира, связанных, усадили на стулья и приступили к обыску. Сразу нашли портфель доверенного и сорок три тысячи в нем. Убийство было раскрыто. Иван Осипович собрался на доклад к начальнику города и просил Лыкова поехать с ним – чтобы представить героя. Но тот отмахнулся:

– Какие доклады! Искать надо, искать. Мало ли что тут есть интересного?

Он осмотрелся, подошел к зеркалу в деревянной раме и снял его. К задней стенке зеркала был прилеплен пакет из прозрачной клеенки, какую используют для компрессов. Лыков развернул пакет и высыпал на ладонь золотые запонки и перстень.

– Смотрите, это шевальерка с родовым гербом.

– Как вы это делаете? – снова растерялся полицмейстер. Но взял перстень, внимательно рассмотрел его и воскликнул:

– Перстень штабс-ротмистра Тринитатского! Вот так дела…

– Кто этот Тринитатский?

– Топограф штаба округа. Помните, я сказал, что с начала года убили трех русских? Он был вторым.

Скобеев сел на стул, снял фуражку и начал в сильном волнении ворошить себе волосы.