Александр Зеленский - Лиходеи с Мертвых болот

— У нас воевода и староста сил на это не жалеют. Да как их, окаянных, выловишь? Сгрызут добро и сразу врассыпную по щелям… Бог с ними. Поведай лучше, как там у вас в Первопрестольной. Особенно с жизнью духовной.

— Да так… Вот собор новый закончили возводить около Кремля. Да нас этим не удивишь. Столько церквей понастроили — не меньше ста дюжин. Этот собор, правда, богатства неописуемого…

— Вот бы полюбоваться! — дьяку стало вдруг досадно, что живет он на самом отшибе и видом не видывал не только чужих земель, но даже земли Русской, что нет никаких возможностей выбраться из этой ямы наверх, к свету, наполнить свою жизнь чем-то достойным и интересным.

— А чем ты здесь занят? — снова зевнув, равнодушно и без интереса осведомился стрелец.

— Сына Старостина слову Божьему обучаю. Книги умные с ним читаю.

— Книги? — встрепенулся гость. — Люблю их собирать, а особенно умному слову написанному внимать. Хотя откуда в такой глухомани мудрым книгам быть?

— У губного старосты такие книги имеются, какие и в Москве не грех показать! — горячо возразил дьяк.

— Да? А мне можешь их показать?

— А почему не могу? — дьяк встал.

— Пойдем, провожу, — поднялся с лавки и ключник.

— Ты лучше еще о браге позаботься, — отмахнулся от него, как от назойливой мухи, посланник.

Дьяк провел гостя по скрипучей, с растрескавшимися досками, лестнице на второй этаж. В помещении, в углу которого дьяк занимался со Старостиным сыном грамотой, сейчас никого не было.

— Вот, — дьяк взял с полки тяжелый том «Апостола», погладил пальцами серебро и каменья на окладе, потом протянул книгу гостю.

Тот бережно взял ее, зачитал вслух несколько слов, показав тем самым, что на самом деле обучен грамоте, а не только бахвалится.

— Ну как? — спросил дьяк.

— Хорошая книга. Я пока почитаю ее, а ты спустись, прикажи, чтобы еще мяса и вина подали.

Дьяк поспешно направился к лестнице и скрылся из вида. Оставшись один, гость принялся лихорадочно листать книгу. Наконец, найдя нужно место, безжалостно вырвал пару листов, сложил их вчетверо и положил за пазуху.

— Уже подали, — сказал вернувшийся дьяк.

— Хорошо… Да, порадовал ты меня этой книгой. Люблю, — сказал стрелец и положил «Апостол» на полку.

— Редкий экземпляр, — воодушевленный похвалой, улыбнулся дьяк. — А вот этот стих апостольский вообще редко встречается, поверь…

Он потянулся за книгой и начал просматривать ее, ища редкий стих, который непременно хотел зачитать гостю, который так любил писаное слово.

— Да не к спеху, — отмахнулся посланник. — Пойдем, надо бы еще выпить.

— Нет, тебе как человеку сведущему будет интересно. Да я быстро.

Тут и произошло то, чего боялся гость.

— Ух, ты, а кто же страницы выдрал?..

Дьяк подозрительно посмотрел на посланника. Он что-то еще хотел сказать, но сильная рука зажала ему рот… На красном стрелецком сукне красная кровь видна плохо. Да и бил гость ножом в горло аккуратно, чтобы не запачкать свой кафтан. Попридержав тело, он осторожно опустил его на пол, вытер о шитый наоконник нож, пнул ногой труп, проверяя, не теплится ли еще в нем жизнь, потом, удовлетворенный своей работой, отправился вниз.

На столе появились новые кувшинчики с горячительными напитками.

— Пусть стоит все, — повелительно проговорил гость. — Я сейчас до воеводы дойду, но скоро вернусь. Тогда и докушаем. Ясно?

— Как божий день, — буркнул ключник.

Лжепосланик неторопливо вышел за ворота и быстрым шагом направился прочь.

Вскоре Роман, а это был он, сидел на коряге в лесу и дрожащими от волнения пальцами разглаживал на коленке мятые листы…

«Признаться, мне никогда не доводилось бывать в подобных переделках.

Вылазка в Штейнгаузенский замок укрепила мой дух и уверенность в собственных силах. Теперь я уже не сомневался, что смогу исполнить волю отца и довести начатое дело по розыску спрятанной библиотеки до победного конца. И все же опасное приключение, пережитое мной, не на вершок не приблизило меня к разгадке тайны Бельского.

Как ни печально, но храбрец Марко не смог узнать о тайне от крейцхеров. И это говорило об одном — я на ложном пути. Крестовые братья ровным счетом ничего не знали о месте нахождения библиотеки, они, так же как и я, надеялись на волю проведения в своих поисках. Но ведь должен же быть хоть один намек на место, где спрятана библиотека?

Должна же быть какая-то «нить Ариадны», оставленная паном Здиславом, распутывая которую, можно приблизиться к тайнику? И скорее всего конец этой нити в руках у кого-либо из близких людей моего благодетеля. У кого же? У Степана? Нет. У Яна? Тоже нет. Ведь своих сыновей польский магнат так и не смог повидать перед отходом в иной мир. Оставалась только одна Зося.

И тут меня будто обухом по голове ударили! Как наяву представилась зала, где на смертном одре возлежал ясновельможный пан, а возле него в безутешном горе склонилась прекрасная пани Зося. И будто глас свыше вразумил меня: «Серебряное распятие должно всегда находиться на твоей груди. Не расставайся с ним никогда. Пусть оно сопровождает тебя на этом свете и на том!» Да, именно данные слова адресовал пан Здислав своей дочери. И они стали последними в его жизни. Значит?.. Может, и ничего не значит… Но в этом символе веры Христовой не было ничего из ряда вон выдающегося. Встречаются кресты и подороже, украшенные драгоценными каменьями. От них и глаз не оторвешь. Значит, предназначение именно Зосиного распятия в чем-то ином. В чем же? Вряд ли об этом догадывается сама девушка. Зато я, как мне кажется, знаю для чего был дан Зосе этот крест. Он, если я не ошибаюсь, прямиком приведет нас к кладу!

Все эти размышления овладели мной на пути из Трокского замка в вотчину Бельских, куда мы сопровождали пани Зосю. У Яна Бельского появились небезосновательные опасения в отношении того, что с его сестрой могут произойти большие неприятности, ведь крестоносцы не оставят девушку в покое, до тех пор пока не заполучат книги князя Смоленского, вывезенные когда-то ее отцом. Потому-то и решил он вместе с сотней псковских лучников охранять ее в пути.

Рядом со мной покачивался в седле чернобородый сотник Олекса. На его мужественном обветренном лице не отражалось никаких чувств, хотя я догадывался, что творится в душе храбреца после того, что услышал он из уст возлюбленной. Ядвига больше не помышляла о личном счастье и хотела принадлежать только Богу. И в этом, как он считал, виновны были крестоносцы. Олекса молчал, а это многое значило. Теперь он не раскроет рта до тех пор, пока последний из псов-рыцарей не найдет своей могилы на Литовской земле. Или она не примет останки самого сотника…