Джон Робертс - SPQR IV. Храм муз

Нас пронесли по прохладным вечерним улицам и доставили к Мусейону. Рабы-прислужники сопровождали нас позади носилок, на их плечах было все, что могло потребоваться нам за ужином. А поскольку с нами были Фауста и Береника, то за нами следовала целая толпа. Я велел своим носильщикам идти рядом с носилками, где расположились дамы.

– Ну, как прошло бичевание? – окликнул я Фаусту.

– Потрясающее зрелище! Просто глаз не оторвать! – ответила она. – Там участвовала, по меньшей мере, сотня жриц, они плясали перед статуей Баала-Аримана, и многие из них лишились сознания от боли и потери крови еще до того, как закончилась служба.

– Звучит очень завлекательно. Должно быть, это несравнимо более веселое зрелище, нежели дикие пляски во время сатурналий [39], – добавил я, не обращая внимания на локоть Юлии, который чуть не сломал мне ребро. – Жаль, что таких празднеств не устраивают в римских храмах.

– Это была весьма пристойная религиозная церемония, – нравоучительным тоном сообщила Береника. – Святой Атакс явил нам истинную высокую сущность великого бога и своими молитвами продемонстрировал нам ценность религиозного экстаза. Он вошел в божественный транс, в таком состоянии человек достигает мистической связи с божеством и общается с ним напрямую. Святой Атакс обещал нам, что когда его последователи достигнут высшей степени посвящения и беззаветной преданности, бог сам заговорит с нами.

– Заговорит?! – переспросил я. – Ты хочешь сказать, он каким-то мистическим образом явит нам себя, как обыкновенно предстают перед нами боги?

Дочь Птолемея отрицательно покачала головой:

– Нет, он будет говорить с нами, своим собственным голосом, и его услышат все!

– Потрясающе! – пробормотал я, пораженный, как обычно, неизмеримыми глубинами человеческой глупости и легковерности. После чего уступил, наконец, увещеваниям локтя Юлии, откинулся на спинку сиденья и замолчал.

– Это нечестно и несправедливо – насмехаться над чужой религией! – прошипела она, когда нас уже никто не мог услышать.

– Да я вовсе и не насмехался, – запротестовал я. – Я просто задал несколько вопросов. Кроме того, это вовсе не истинная религия. Это какой-то выдуманный чужестранный культ. И ни один разумный и образованный человек, из какой бы он страны ни приехал, не должен верить подобному мошенническому вздору.

– Ну и что? Она ведь дочь Птолемея, а персонам царской крови многое прощается. Мы же не в Риме, а этот Атакс вовсе не спорит с Юпитером, добиваясь старшинства.

Вот такую заумную теологическую дискуссию мы и вели, пока носильщики, все в поту от тяжких трудов, тащили нас к Мусейону. Потом носилки немного накренились, когда они начали взбираться вверх по огромной лестнице, после чего нас опустили на пол перед обеденным залом.

Как только ноги коснулись мраморных плит, нас приветствовали все местные знаменитости. По правде говоря, они пресмыкались и подхалимничали перед Береникой, вежливо признав нас лишь частью ее свиты.

Нас провели в залу, подготовленную для трапезы, достойной ученых мужей: все было просто, строго и элегантно. Но присутствие персоны царской крови несколько улучшало положение. Вино было первоклассное, равно как и кухня, правда, всяких показушных соусов и странных, эксцентричных представлений не было. Для развлечения нам был представлен длиннющий отрывок из Гомера – читал его Феаген, великий трагик из александрийского театра. Мы все прослушали его выступление с подобающим терпением и достоинством, чему немало способствовало превосходное вино.

Вообще-то, вся эта спокойная и даже холодно-надменная обстановка сделала меня несколько подозрительным. Чего-то тут явно не хватало. Потом я заметил, что в трапезной отсутствует грек-скандалист. Я повернулся к Амфитриону:

– А где же старина Ификрат? Он же пропускает такой прекрасный ужин! А мог бы тут слегка поднять себе настроение.

Библиотекарь, кажется, был несколько уязвлен.

– Днем он был у себя в кабинете. Наверное, нужно кого-нибудь к нему послать, посмотреть, все ли у него в порядке.

После этих слов он подозвал раба и отправил его к отсутствующему ученому. Да, самое главное, соблюдать приличия, старик ведь не мог мне признаться, что он вне себя от радости, когда обнаружил отсутствие за столом Ификрата.

Но у меня был свой резон. Я отдавал себе отчет, что общий разговор после торжественного ужина будет посвящен исключительно научным дискуссиям, и желал любыми средствами этого избежать. Если не удастся просто сбежать, самое лучшее, на что я мог рассчитывать, будет затеянный ими яростный спор с взаимными нападками и обливанием друг друга грязью. Все это, я был уверен, может обеспечить Ификрат. Когда со стола убрали опустевшие блюда, поднялся на ноги пожилой благообразный мужчина с белой бородой.

– О, прелестнейшая и умнейшая дочь нашего правителя! Высокородные дамы! Уважаемые гости! Меня зовут Теофраст Родосский, я возглавляю факультет философии. Меня попросили начать сегодняшнюю дискуссию. С вашего разрешения, я избрал для обсуждения концепцию, впервые обозначенную и оформленную философом-скептиком Пирроном из Элиды, а именно концепцию акаталепсии, то есть невозможности проникнуть в природу вещей, в их суть, невозможности истинного познания.

Это было еще хуже, даже я не мог предположить, что этот вечер закончится так ужасно. Но в этот момент посланный к Ификрату раб вернулся и прошептал что-то на ухо Амфитриону. Он еще не закончил свой отчет, как лицо Главного библиотекаря исказилось испугом и даже ужасом. Он поспешно поднялся на ноги.

– Господа, боюсь, мне придется прервать наше празднество, – заявил он. – Как я только что узнал, здесь имел место некий… несчастный случай. Что-то случилось с Ификратом, и я должен отправиться к нему и посмотреть, в чем дело.

Я повернулся и щелкнул пальцами:

– Мои сандалии!

Гермес тут же надел их мне на ноги.

– Господин, – начал Амфитрион, – тебе вовсе не обязательно…

– Вздор, – оборвал я старика. – Если произошло несчастье, я желаю оказать любую помощь, какую только могу.

Меня многие поймут, я ведь не мог признать, что мне отчаянно хотелось как можно быстрее отсюда убраться.

– Ну, ладно, хорошо. Почтенный Теофраст, прошу тебя продолжать.

И мы покинули обеденный зал, и заунывный голос этого старикана растворился у нас за спинами. В ночном Мусейоне было темно и тихо, немногочисленные рабы разошлись по своим конурам, если не считать мальчика, чьей единственной обязанностью было подливать масло в лампы и подрезать обгоревшие фитили.

– Так что там произошло? – спросил я у раба, который бегал за Ификратом.

– Тебе бы лучше самому поглядеть, мой господин, – ответил он, оттирая пот со лба нервно дрожащей рукой.