Ольга Михайлова - Воздаяние

Альбино заприметил Франческо Фантони, тот на мощном миланском жеребце мелькал то среди дам у подвод, то среди молодых людей, и где бы он ни появлялся, звенел смех или раздавались крики возмущения. За спиной у него была сегодня гитара, упакованная в удивительной работы кожаный чехол: фигурные швы выворачивались наружу, там, где гриф переходил в корпус, проступало тиснение с изображением дракона. Понаблюдав за ним несколько минут, Альбино отметил, что Франческо лукавил, когда говорил, что девицы считают его имя непристойным. На самом деле девицы на него очень даже поглядывали, и даже дочь мессира Палески, красотка Лаура, смеясь, кинула в него цветком, правда, обозвав шалопутом. Среди мужчин же почитателей Франческо подлинно не было, а из разговоров Альбино понял, что иные ненавидели его за оказываемое ему женщинами предпочтение, другие считали вертопрахом, фитюлькой и неженкой, третьи — трусливым ничтожеством, заискивающим у богатеев.

Последнее точно проступало. По приезде в Ашано Франческо крутился среди самых именитых граждан, явно заискивал перед Петруччи, Палески и Марескотти, а особо — перед советником Петруччи Антонио да Венафро, стремился развеселить и рассмешить. Венафро, бледный благообразный человек с бесовски умными глазами, серьёзно заметил Франческо, что с его дарованиями он мог бы продвинуться и преуспеть на более почетном поприще, чем пение шутовских куплетов.

— Что? — изумился Фантони, и брови его взлетели на середину лба. — С дарованиями и вдруг продвинуться? Вы смеетесь, мессир Венафро? Людей с дарованиями принято попросту вешать, чтобы они своей одаренностью не выявляли ничтожество остальных…

— Вы считаете меня бездарем, раз я ещё не повешен? — с улыбкой осведомился мессир Венафро.

— Отнюдь нет, мессир Антонио, просто вы настолько умны, что у вас хватает ума скрывать свой ум, но подобным свойством наделены не все одаренные, — с мягкой льстивостью проронил Франческо.

— Вам-то что мешает делом заняться, Фантони? Как вы с вашим умом допускаете, чтобы у вас была столь дурная репутация?

— Всему виной несчастливая звезда, озарившая мрачным светом час моего рождения, мессир Венафро, мне просто не везет, — кокетливо пояснил Франческо. Он легкой рукой расстегнул крепления на чехле гитары и, вынув инструмент, ударил по струнам.

Мессир Венафро покачал головой, но было заметно, что кривляющийся гаер ему, в общем-то, по душе. Марескотти тоже поглядывал на Франческо вполне дружелюбно. Однако этого нельзя было сказать о людях его охраны — Паоло Сильвестри, рослом молодом человеке с чуть раскосыми глазами, и Карло Донати, невысоком, тяжелого сложения юноше с короткой бычьей шеей и круглым лицом, в выражении которого тоже проступало что-то бычье, упрямое и твердолобое. Оба даже не скрывали своей ненависти к Фантони.

— Эй, клоун, а ты участвуешь в венецианском представлении? В какой маске? Смеральдины? — глумился Донати. — Тебе бы только танцевать на канате, паяц! Или, может, решишься скрестить со мной шпагу? — злорадно потешался он.

— Какое там, он и не носит рапиру из опасения увидеть сзади её тень! — поддакнул Сильвестри.

Фантони не успел ответить, как вдруг из-за стены показался всадник на чёрной арабской лошади, державшийся в седле так, точно в нём родился. Он подъехал к гостям и легко соскочил вниз. Эта легкость удивила Альбино: лет новому гостю было далеко за тридцать, и невольно останавливали взгляд тяжелые геракловы плечи и мощь запястий. Лицо же, когда он снял и прикрепил к седлу шляпу, и вовсе поразило Альбино. Он ожидал, что оно будет под стать сложению, точно вырубленным топором, но лик приезжего нес печать тонкого ума, хотя в застывших глазах с грузными малоподвижными веками мелькало что-то безжалостно-палаческое, бездушное и бесчувственное. Альбино успел подумать, что не хотел бы встретиться с таким человеком в тёмной подворотне, и тут хозяин праздника распахнул ему объятия. «Дорогой Энцо, как я рад, что вы успели на торжество, вас не было в храме, и я подумал, вы не вернётесь сегодня…» Рядом вырос и Венафро. «Мессир Монтинеро, рад вас видеть…»

Следом за Венафро к Монтинеро подошёл рослый человек с густой светлой шевелюрой и обветренным терракотовым лицом, чем-то похожий на льва. Он не стал обниматься с гостем, только посмотрел на него. Монтинеро, поймав его взгляд, кивнул и проговорил, что поручение мессира Корсиньяно исполнено. Эта новость явно порадовала его слушателя, он кивнул и теперь тоже обнял Монтинеро за плечи.

Тихо спросив Фантони, кто эти люди, Альбино узнал, что приезжий — человек подеста, городской прокурор Лоренцо Монтинеро, что до другого, с львиной гривой, то это и есть подеста, Пасквале Корсиньяно. Альбино отошёл за колонны садовой беседки, где были накрыты столы для гостей. Он не мог понять, почему его так отпугнул этот сильный и явно умный человек, но поделать с собой ничего не мог и сделал все, чтобы неизменно оказываться как можно дальше от городского прокурора. При этом он заметил, что прокурор хорошо знаком с Фантони, которого он фамильярно звал Сверчком и подначивал выиграть седло Пульчи на предстоящих скачках, всячески вышучивал его и с издевкой интересовался, не растолстел ли он и не раздавит ли Миравильозо?

В воротах снова появился кортеж, пожаловал Illustrissimo e reverendissimo мonsignore, многоуважаемый и достопочтеннейший монсеньор титулярный епископ Гаэтано Квирини. В прошлый раз, на приеме Петруччи, Альбино почти не разглядел Квирини, внимание его было приковано к Фабио Марескотти. Зато теперь ему ничего не мешало вглядеться в клирика. Епископ худобой походил на аскета, но его лицо с удлиненным, ровным, как ланцет, носом казалось холеным, а приторно-медовая улыбка странно сочеталась с холодными бесстрастными глазами, которым тёмные и прямые, как бритва, брови придавали суровое выражение. Однако манера общения монсеньора Квирини подлинно изумила Альбино.

— О, Бог мой, Монтинеро! — обронил он, проезжая мимо прокурора. — А я-то думал, ты умер!

— С чего ты это взял, Нелло? — усмехнулся мессир Лоренцо.

— Я вчера днём встретил нашего подеста, так он столько хорошего о тебе наговорил…

Епископ поболтал с прокурором, в том числе о пропажах честных женщин и дурных забавах знати, причем заявил, что в том, что творится в Сиене, никакой вины власти нет, это целиком и полностью её заслуга, потом поинтересовался, на какую лошадь, по его мнению, лучше поставить, а, заметив Тонди с Бочонком, довольно бестактно сообщил тому, что его собственный кот Подлиза недавно, увы, отдал Богу душу и, судя по его нраву на этом свете…