Сусана Фортес - Кватроченто

С подносом в руках он обвел глазами кухню — не забыл ли чего? — и тут увидел, что я опираюсь на косяк двери и молча наблюдаю за ним, скрестив руки, в гулливеровском свитере, со взлохмаченными волосами и упавшей на глаза челкой. Он не сказал ничего, но взгляд его породил во мне сияющее чувство — меня, неуверенную в себе девушку, тощую, похожую на героиню второсортного роудмуви, вдруг коснулся своей благодатью архангел. Подмигнув мне, он осторожно и застенчиво, как всегда, улыбнулся — это было его способом существовать в мире. Держа в руках поднос, он толкнул ногой дверь на задний двор.

Никогда передо мной не открывался такой прекрасный вид на Флоренцию, как из этого чуть запущенного фруктового сада, где стояли шаткий столик и стулья из ивовых прутьев. Я помогла расстелить скатерть — ярко-голубую, словно омытую морской водой.

День был ясным, с освежающими порывами ветра. Джулио пошел в дом взять себе свитер.

Долина Арно, так печально выглядевшая зимой, теперь сверкала золотыми солнечными бликами на стволах буков и берез. Неожиданно ставшие величественными виллы с входными арками и терракотовой черепицей напоминали о давно ушедшем мире. Вдали угадывались руины аббатства, колокольня, обсаженная кипарисами дорога, и только серый изгиб современного шоссе нарушал гармонию пейзажа. Кое-где местность была гранатового цвета из-за шапок солероса, а если посмотреть в другую сторону, земля была темной, как черепаший панцирь, лишь чуть дальше виднелась бледная зелень пастбищ. Казалось, река высосала из долины все богатство красок и теперь несла его в город: оранжевая, охра, венецианская желтая, сиена, веронская зелень…

Я восторженно смотрела на город, как будто предо мной подняли занавес, открыв единственную в своем роде сцену, и некий мастер церемоний впервые показывал мне мир: облака, воздух, деревья и малозаметные, но прочные связи, соединяющие все это. Я слушала профессора Росси, словно сидела на лекции по спектральному анализу, и понимала, что познание было частью высокого и непостижимого умственного вожделения, той неисследованной территорией, где разворачивалась наша игра. Внезапно все, что я видела, осветилось, приобретя новый смысл. Розовеющие края облаков были того же цвета, что господствовал на первых полотнах Мазони — праздничная, полная неизведанных возможностей живопись, словно первый акт творения, когда все было впереди и не существовало ни тайных сборищ, ни зависти, ни листков рукколы, ни кинжалов, прорезающих бархатную куртку, ни наемников, когда мир был еще незаселенным пространством, чистым, как мартовский ветер, что взвевал наши волосы и приподнимал углы скатерти.

Да, мне еще многое нужно было узнать. Как закончится борьба за господство над Католической церковью внутри Сикстинской капеллы? Какая из ватиканских группировок придет к власти? На чью сторону встанет преемник Иоанна Павла II? Хватит ли могущества земному правосудию, чтобы разоблачить шпионские организации вроде Eruca Sativa, которая работала на римских пап больше пяти веков?

Мы пытаемся осознать происходящее, и иногда, как в детективах, нам не хватает лишь удовольствия от того, что нет доказательств, не сделано нужного хода, преступление стало идеальным и безнаказанным.

Что касается меня лично, я тоже была мало в чем уверена. Я не представляла, что будет со мной дальше, не знала, что стало с девочкой на трехколесном велосипеде и какие мысли овладевают мужчиной, когда он вдруг замолкает на другом конце рухнувшего моста, в стране, куда мне не войти. Наверное, есть вопросы, на которые никогда не найдется ответа; есть провалы в памяти, которым нет названия, как залитым кровью городам с горящими колокольнями. Но в тот момент свет лился невесомой надеждой, неземной, может быть неосознанной, и все же порождающей чувство, что ради этого утра, ради этого сада с яблонями, сливами и деревянным столиком стоит жить. Может быть, в этом смысл всего: уметь хранить светлую радость от недолговечной красоты.

От свитера Джулио пахло шерстью: его рука лежала у меня на плече, и мы сидели в молчании, словно на палубе корабля. Вдали поднимались холмы Фьезоле и Флоренции, сверкая тускло-медными отсветами. Проходя очищение.

Лоренцо Медичи (1449–1492), по прозвищу Великолепный, — «отец» города. Его влияние распространялось и на высших должностных лиц республики, и на обитателей бедных кварталов, населенных прислугой и земледельцами. Человек утонченный, с возвышенными представлениями о мире, поэт, неисправимый глотатель книг, ученик философов-неоплатоников, градостроитель и мечтатель. Его меценатство сделало Флоренцию самым притягательным городом Европы. Лоренцо покровительствовал художникам Леонардо да Винчи, Микеланджело, Боттичелли. Но в первую очередь он был политиком — харизматическим, горделивым и беспощадным. Считается, что Макиавелли имел в виду его, когда писал «Князя».

Джулиано Медичи (1453–1478) — младший брат Лоренцо. Чувствительный юноша, далекий от политических хитросплетений. Поддерживал пылкую связь с Симонеттой Веспуччи, увековеченной Боттичелли в «Весне» и «Рождении Венеры».

Клариче Орсини (1453–1487) — супруга Лоренцо.

Мессер Якопо Пацци (ум. 1478) — банкир и глава семейства Пацци, дядя Франческо, Джованни и Гульельмо Пацци (последний был женат на Бьянке Медичи, сестре Лоренцо и Джулиано).

Папа Сикст IV (1414–1484) — не только викарий Христа, но и глава государства, простиравшегося от Рима до Адриатики. Во время своего понтификата активно присваивал накопления и доходы Церкви для обогащения своей семьи. Возможно, был отцом одного из своих племянников. Больше всего его увлекала идея распространения папской власти на всю Европу.

Фердинанд, король Арагона и Неаполя (1458–1494) — внебрачный сын Альфонса V Великодушного, типичный правитель эпохи Возрождения, имевший многочисленные территориальные интересы в районе Средиземноморья. Успешно заключал политические союзы с итальянскими государствами.

Федерико да Монтефельтро, герцог Урбино (1422–1482) — выдающийся дипломат и государственный деятель, стремившийся поставить Урбино наравне с могущественнейшими державами полуострова. Тратил значительные суммы на меценатство, владел одной из богатейших библиотек своего времени.

Франческо Сальвиати — назначен архиепископом Пизы по указу Папы Сикста.

Граф Джироламо Риарио — правитель Имолы и Форти, племянник Сикста IV.

Кардинал Рафаэле Сансони Риарио — кардинал Сан-Джорджо, племянник Папы. Во время заговора ему было 17 лет.

Бернардо Бандини Барончелли — флорентийский банкир, союзник Пацци.